Повести
Шрифт:
На земляном полу лежали люди. Ноги одного из них плотно стискивались притесанными брусками: он был "посажен в колоду" и заперт в ней на замок.
Рослый детина встал и подошел к холопу.
– Не бранись с тюрьмой да с приказной избой!
– молвил он.
– Верно?
Холоп тотчас признал человека, шумевшего на дворцовом крыльце.
– Своровал што? Или так - без вины, напрасно?
– спросил детина.
Борода у него была светлая, льняная; глаза блестели в полутьме.
– И сам не ведаю, -
Узнав, в чем холопья вина, детина сплюнул и проговорил:
– Эх, и дело-то пустое, а все же станут тебя завтра плетьми драть... Ну, ништо, - торопливо сказал он.
– Ты чей же будешь?
– Телятевского, князя Андрея.
– Не слыхал на Москве такого.
– Да мы с Черниговщины, издалека.
– Вона што! Отец, мать есть у тебя?
– Мать, - сказал холоп, - не помню, когда бог прибрал, а отец при царе Федоре сгинул. Сказывали - разгневался на него князь и послал в лес путы на зверя ставить, да из лесу не воротился отец, пропал безвестно куда...
– Та-ак-то, - промолвил детина и опустил голову.
За оконцем смеркалось. Медная полоса зари была как меч, упертый рукоятью в запад. Волоча по земле бердыш, прошел мимо стрелец.
– А дьяк-то наклепал на меня, - сказал детина, - сроду я вором не был. Ну, знать, рок таков: и впрямь придется при дороге стоять, зипуны-шубы снимать.
– Уйти бы, - тоскливо сказал холоп.
– Дело говоришь. Только молод ты. За мной не ходи, а ступай на Волгу. Добрый совет даю. Как вспомянешь - знай: зовусь Хлопком-Косолапом...
Невдалеке раздались частые, глухие удары.
Сторожа, перегородив улицы бревнами, заколотили в доски. Косолап подошел к оконцу, ухватился за решетку и тихо запел:
Как и эту тюрьму
Мы по бревнышкам разнесем;
Всех товарищей-невольничков
Мы повыпустим!..
Город спит.
Окна домов плотно задвинуты деревянными ставнями.
Ветер с запада гонит орды туч, и с запада же, от литовского рубежа, летят семена смуты.
От яма к яму*, из посада в посад глухо ползет:
"Ца-ревич Ди-мит-рий Уг-лец-кой!.."
_______________
* Я м (татарск.) - селение, крестьяне которого несли особую повинность: отправляли ямскую гоньбу.
Многим в Москве внятна смутная ночная весть; иным она в радость, иным - в страх, мешающий смежить очи.
Юрьев день отошел. Спят на боярских дворах холопы. Приютились на окраинах пришедшие издалека ударить Москве челом.
Темно и тихо в Кремле. Только близ келий Патриарших палат - свет. При мерцании серебряной с прорезью лампады дьяк ведет повседневную запись "Дворцовый разряд".
"Лета 7106*, в Юрьев день, - пишет он, - тешился царевич в поле птицами".
_______________
* Л е т а 7106 - по старинному русскому времяисчислению - в 1598 году.
И, поразмыслив,
"И сей день было вёдрено, а в ночь - тепло..."
ЯСЫРЬ
Ахтуба пуста, а без караула не гуляй.
Старинная пословица
1
Близ большой дороги на Тулу, у деревни Заборья, при самом перевозе через Оку, - передовой полк.
Воеводы донесли царю, что татары опять стали немирны. Но Борис пришел с небольшой силой. Весной москвитяне так напугали хана, что крымцы едва ли посмели бы пойти в набег.
И верно, под Серпуховом царь застал лишь послов Казы-Гирея. Государев прошлогодний дар - парчовые шубы оказались недомерками, и татары явились требовать новых шуб.
С царем были московские стрельцы, отряд иноземных войск да шедшее восвояси черниговское ополчение князя Телятевского. От речки Серпейки до деревни Заборья раскинулись по берегам обозы и шатры...
Дорожные мохнатые кошмы разостланы на земле; над ними колышутся на шнурах вышитые львами и грифами завесы. Царь - в обычном платье "малого наряду", чтоб не выказывать послам большой чести. Вокруг него иноземцы, воеводы и князь Телятевский в бахтерцах - доспехе из пластинок и колец.
Татары в коротких кафтанах и тубетеях, поглядывая на толмача, торопились приступить к делу. Царь подал знак. Татары пошли "к руке". Но Борис руки целовать не дал и лишь возложил ее по очереди послам на головы.
Думный дьяк спросил о здоровье хана. Послы отдали дьяку грамоту в мешке. Тогда царь велел снять с татар кафтаны и надеть на них парчовые шубы. Дьяки налили витые ковши медом и дали послам пить.
Толмач сказал:
– Великий государь вас пожаловал: триста шуб царю Казы-Гирею дано будет!
– А шубы узки и недомерки не были б!
– тотчас закричали татары.
Тут один из послов спрятал опорожненный ковш за пазуху.
Так же поступил и другой.
– Что эти люди делают?
– тихо спросил молодой иноземец соседа-боярина.
– А они завсегда так, - шепотом ответил боярин.
– Думают, если царь пожаловал их платьем и питьем, то и ковшам годится быть у них же. А царь отнимать тех ковшей не велит, потому что для таких послов делают нарочно в Английской земле сосуды медные, позолоченные...
Иноземец отвернулся, едва сдерживая смех.
Посольство окончилось. Татары, пятясь, вышли из шатра. Царь встал. Он был невысок, дороден и волочил левую ногу.
– И все ты, государь, ножкою недомогаешь, - сказал думный дьяк. Дохтура бы себе ученого сыскал.
– Ужо, как буду в Москве, - сказал Борис, - Ромашку Бекмана снаряжу за дохтуром в Любку*.
_______________
* Л ю б к а - город Любек.
Воеводы разошлись, выходя чередою, по чину...
Перед шатром всадник в забрызганной грязью алой ферезее соскочил с чалого жеребца.