Поводок для пилигрима
Шрифт:
Пока Волчата сообща готовили еду, заправлял кухней Линье, я прошелся до дальнего края оазиса. Небольшая арка, упрятанная в поросли топольков, приглашала на экскурсию в песчаное безбрежье. Барханы как гигантские волны, теснясь, уползали вдаль, сливаясь с желтым небом в единое целое. Желания гулять дальше арки не возникало. По песку плывет-извивается солидная змея. Потревоженная нашим вторжением убирается подальше от шумных соседей.
Чуть поодоль растут-манят яркой зеленью кусты янтака. Подставил ладонь, потряс веточку-другую.
Мимо проходит Альфи, неся в руках кувшин с водой.
Ты куда? останавливаю я её.
Надо. Отвар не успела вовремя принять. Вот теперь мучаюсь, насмешливо глядит она на меня.
Захлопываю пасть на полуслове глупого вопроса, но потом говорю в след.
Далеко не заходи.
Тогда отвернись, смеется Альфи в ответ и болтает кувшином.
Шаг за шагом пячусь и ухожу.
Гаснут костры, устраиваются ко сну люди. В тишине слышно фырканье лошадей, потревоженных незнакомым запахом. Пикары, нынче их очередь, обходят границы лагеря. Двигаются бесшумно, как тени.
Вокруг Метта тесным кружком толкутся Волчата. Браконьер, не убоявшись колючек, выловил в зарослях шингиля агаму. Посадив ящерку на кусок коры тополя, осторожно поглаживает её веточкой.
Смотрите-смотрите, призывает он приятелей. Я когда увидел, глазам не поверил.
Шероховатая, с серым узором шкура ящерки начала менять цвет.
Чего это она? изумился Тим.
Нравится, заверяет Метт.
Нравится, передразнивает браконьера Дешам. Как бы не кончила.
Джако хмыкает, наблюдая, как лапы и шея агамы начинают синеть.
Метт тихонько колет ящерицу. На спине агамы проступили ярко-красные кружки.
Точно кончит, уверен Дешам. Мельничихова дочка, так же вот пятнами шла. Орала, уши закладывало. И дрыгалась. Два раза с неё слетал.
Признания парня отложил на память. Шашни шашнями, а в метрики отчество правильное надо записывать.
Метт толкает Дешама, тот толкает Тима, Тим Джако.
Воспользовавшись моментом, ящерица благополучно слиняла от развеселившихся Волчат.
Ко мне подсаживается Ваянн.
Спишь? спрашивает он, хотя прекрасно видит, что не сплю.
Собираюсь, с неохотой отзываюсь я. Сон штука тонкая. Перебьешь, промаешься до побудки. Колыбельные петь тут некому.
Долго еще тащиться по такому безобразию? он указывает на обступающий оазис песок.
По пустыне не очень.
А до места?
В уме сразу всплыл наш давний разговор о его последнем походе.
Декады две. Если ничего не случится.
Не скоро, подавляет вздох мечник.
Дальше легче будет, пытаюсь я ободрить его.
Легче? Вряд ли. Еще ни разу и мечей не доставали. Что бы строй на строй. На нутро… На характер… Чей хлипче…
Ваянн уходит. Некоторое время лежу, вслушиваясь в звуки и шорохи. У соседей тихонько напевают.
…Очень
И ты выйдешь встретить меня.
И прижавшись небритой щекой
Прошепчу: Вот и я! Вот и я!..
Песня длинная. Как бестолковые мемуары. Невольно начинаю повторять. Засыпая, понимаю, перевираю окончание припева.
…И прижавшись К НЕБРИТОЙ щекой
Прошепчу: Вот и я! Вот и я!..
Ну, менестрель!..
Усталость и сытость, верблюжатина считай та же говядина, смаривают в сон. Пытаюсь подумать о дне завтрашнем. Куда там! На мысли словно набросили черную вуаль. Нащупываю меч. Другую руку ложу на грудь, на медальон под одеждой.
…Вижу Лидж. Еду по улице на белом как молоко коне. Жеребец под дорогой попоной, с лентами в гриве и лавровом венке на одном ухе. Повсюду веселого вида и состояния люд. Вроде как праздник, но точно не по поводу триумфального возращения мессира кастеляна из кровавых походов и дальних краев. На меня ноль внимания.
Что за торжества? спрашиваю я у селянина, мертвой хваткой державшегося за штакетины забора. На штанах точки от брызг, на дереве мокрые потеки и пена внизу.
Селянин старается заправить гульфик, но стоит ему отцепиться, валиться на спину. Тогда он пытается подпнуть безобразие и тоже едва не падает. Одна нога не держит.
У нассс кажый день… тржества… бедолага прекращает совершать попытки выглядеть пристойно. Устоять на ногах важней.
На крыльце трактира Марта нянчит ребенка. Показывает дите мне. Ребетенок копия фогта и голос такой же противный. На грядках возится Йонге. Весь огород засеян свеклой.
Над Рошем взмывает столб густого дыма.
Пожар что ли? спрашиваю в тревоге старуху.
Бабку шатает, она опирается на тяпку.
Эйхлер то! Икк! Голова! Икк! Менде… Менделев! Икк! Не побрезгуй… Для души…
Тороплю лошадь к замку.
Давай, давай!
Благородная скотина отказывается ускоряться. Быстрее парадного шага не идет.
Гляжу на озеро и не узнаю. Вместо камыша сахарный тростник вымахал! Да что ж такое!?
В бок толкают…
Продираю глаза и тянусь за фляжкой сделать глоток. Дурной сон (Все из-за треклятой песни. Вернусь! Вернусь!) прервали. Явь, думаю, будет не лучше. Иначе, зачем будить.
Мессир Вирхофф! зовет меня Алум, возглавивший малагарцев после бесславной гибели Пюрро ди Бюдда, кузена Эймфгельса.
И что за беда? Орешь как зазывала в кабаке, отзываюсь на зов.
Там Марб… Плохо с ним.
Все у вас не слава богу, потянулся я. То за столом пердните, то хер в церкви встанет… Что с Марбом?
Тварь какая то укусила.
В партизанской жизни редкий день проходит ЧП.
Тварь? Тварь пустяки. Ладно, не товарищ.
Паук вроде, пояснил Алум.