Поводок для пилигрима

Федорцов Игорь Владимирович

Девку…, указал я ему цель, что бы ни кто не расслышал.

Дюрионец и бровью не повел. Девку, так девку. С полу разворота, навскидку, без прицела, срезал ашвинку болтом.

Не подходить к ней, приказал я. Ну, так что, Джумай? Хочешь, что бы дед умер? У него есть минута.

Пацан не плакал. Плакать значит показать слабость. Губы его шевелились едва-едва.

Тело ашвина покрылось кровью и волдырями. Правый глаз заплыл. Видно как под веком орудует, бульдог". Алабарр клацал зубами давя залезших в рот насекомых.

Понятно, он ни чего не сказал и не скажет. Мычит от боли сквозь сведенные судорогой губы.

Не скажешь, окажешься рядом с ним, пообещал я Джумаю.

Не скажу, вырвался пацан от таскара. Рука юркнула за пазуху.

Ну-ка что у тебя там, потянулся к нему Ла Брен.

Мальчишка выхватил тонкий стилет и ударил таскара в грудь. Ударил осознано и умело. В дыру просеченного доспеха. В тот же миг ближайший пикар распластал Джумая пополам.

Проклятье! только и проговорил Ла Брен, хватаясь за рукоять торчащего оружия.

Таскары бросились к своему предводителю. Тот не устояв, повалился. С него стащили доспех. Пока стаскивали, подошла Салема.

Я осмотрел тело девушки. От обильного макияжа, Пиния походила на пупса из сувенирной лавки.

Дай-ка дагу, попросил я у ближайшего война.

Тот в недоумении протянул.

Кончиком клинка, я вспорол на ашвинке шнуровку камиса и сам камис. Откинул края ткани в сторону. Под грудью, подмышками и на животе припудренные мелкие язвочки. Сразу и не углядишь.

Сжечь и шатер и её. Руками не трогать! И ни чего из барахла не брать.

Приказ выполнили быстро. Заполыхало кострище.

Вот сучонок! раздается возглас за моей спиной.

Быстро охватываю взглядом пространство ашвинского лагеря. Мародер-егерь старается незаметно спрятать запазуху, упавший с головы ашвинки золотой обруч. Я потянулся за мечом. Малагарец попятился под защиту огня.

Гиш! кличу я личного отстрельщика. Не успел бы гад к своим улизнуть!

Не успел. Щелкнула тетива и егерь упал в огонь.

Съезжаем отсюда, я махнул рукой, убираться с луга прочь.

Что с девкой? спрашивает Иефф.

Марад**.

Зараза что ли? догадывается эльф, не подозревая насколько прав.

Да уж не глисты. Ашвины целые города бросали. Уходили, ничего не взяв. Боялись, болячку прихватить.

А таскары? Они в эти города, что мухи на падаль. В склепы не брезгуют лезть.

Это людская болезнь. Чашки, ложки, рукопожатия, объятия, поцелую.

Понимаю, не лучше розовой чумы.

Лучше. Иногда, но долго лечится. Тем же шиу-шиа.

Где бы его взяли здесь?

У…, Иефф смотрит почему я замолчал. У жриц.

Расположились на берегу, расчистив его от рогоза. Потянуло дымком и запахло едой.

Проведал Ла Брена. Таскар лежал в тени изогнутой ольхи, на двух слоях конских попон. Дышал тяжело, будто заставлял себя. Сквозь повязку проступила кровь и зеленая мазь.

У меня нет возможности

ждать пока ты поправишься, сознался я таскару.

Я еду, прохрипел Ла Брен.

Стоит ли, выказываю сомнение. Если поедет, то не далёко?

Какая разница где подохнуть, хорохорится Ла Брен.

Верно. Никакой.

Мы идем дальше, поддерживает его Фиск.

Ла Брен поймал мой вопрошающий взгляд.

И кто так решил? спрашиваю таскара.

Не важно, снова ответил за Ла Брена Фиск.

Ладно, согласился я. Мне все равно кто у вас верховодит. Кивнул на Ла Брена. Будет мешать, сам с ним возись.

Все обычно. Обычно? Не слишком давно обычными были посиделки в трактире, сон на скрипучей, небесной мягкости, койке, взор и слух ласкали не гладь спокойных вод, густое разнотравье, пение птиц и зуд мух, а пышность форм и сближающие диалоги с прекрасным полом. А когда перед тобой на тарелке залитая острым соусом поросятина и плотная молодица мурлычет о печали, одиночестве и разбитом сердце, война кажется далекой неправдой и дурной сплетней, отравляющей безоблачное счастье. Потом все меняется. Война неприглядная быль, а поросятина и молодица, волшебная греза уставшего солдата на привале.

Линье раздает горячую наваристую похлебку. Пикары расстарались добыть дичину. Разварившееся мясо, пропитанное пряным духом приправ, таяло во рту. А может это чудится с голодухи и усталости? Когда подведет брюхо и, Чаппи" покажется гречкой с грибами и тушенкой.

Поев, прошел на берег. Ополоснуть плошку. По воде разбежались водомерки. В водорослях шныряет рыбная мелочь. Исподволь приходят понимание. Теперь выбора не осталось. Совсем. А может, его и не было с самого начала. Одна только видимость. Иллюзорность свободы, за которой я спешил, забыв про все… Хотя наговариваю. Ни чего не забыл.

Позади шаги. Не оглядываюсь. Вода отражает Иллири. Домываю плошку. Стираю жир травой. Полощу.

Ты знаешь, где это произойдет? обращается абхая

Встаю. Ответ не мудрен.

Знаю. У Большой Ступени.

Уверен?

В чем можно быть уверенным на войне?

Почему тогда там?

Лучше места не отыскать.

Ашвин говорил о Варраке.

Неважно о чем говорил ашвин. Из Варрака путь только через горы. За горами Пустой Край. Там вообще ни чего нет.

Ничего?

Даже мертвых городов.

Мы не идем Варрак?

Они надеются на это, заверяю её.

Я не предсказатель. Но идеальней места действительно не найти.

Что скажешь про Ла Брена? спрашиваю её, не позволяя уйти. У неё вопросы ко мне, у меня к ней. Можете чем ему помочь?

Чем?

Микстур дайте своих.

От смерти не придумано микстур. Только молитва.

Сомневаюсь, что бы он знал хоть одну. А шиу-шиа?

Вытяжку корня ему уже дали. Она предохранит от инфекции и приостановит внутреннее кровотечение.