Повседневная жизнь Французского Иностранного легиона: «Ко мне, Легион!»
Шрифт:
К 1939 году в Иностранном легионе осталась лишь сотня русских. Похоже, для русского человека того времени не «барское это дело» — служить в легионе! Трудно ему сделать это даже в состоянии крайней потерянности, полного отчаяния и материальной нужды. Пусть служба эта и «государева», что русскому привычно, да государь-то чужой… Тем более ради каких-то идей, с которыми он, по сути, и воевал с «красными», а потом его выкинули из России…
Близкое, а не на уроках в гимназии, общение с французской культурой убедило наших соотечественников лишь в одном: все идеи русской
Легион так и не стал для них «второй Родиной». Ведь для русского человека — Родина, как мама: какая бы она ни была, но одна, а другой не будет.
Одним из самых ярких «персонажей» того времени считался легионер с порядковым номером 62 556 — лейтенант Первого пехотного полка, он же генерал-лейтенант Российской Императорской армии Борис Хрещатицкий. О Борисе Ростиславовиче в легионе известно немного, но когда речь заходит о национальности легионера и его второй Родине, в пример приводят именно его «бон мо» — удачно сказанное однажды «словцо».
Он родился 11 июля 1885 года в Таганроге в семье офицера — потомственного дворянина. Окончил Александровский кадетский корпус. Участвовал в Русско-японской войне. В 1910 году прошел обучение в Пажеском корпусе по 1-му разряду, откуда вышел в лейб-гвардии Казачий полк в звании есаула.
Война способствует росту в чинах: с 1914 по 1916-й Хрещатицкий был уже командиром 52-го Донского казачьего полка, в 1916-м становится командиром 2-й бригады 1-й Донской казачьей дивизии. В том же году ему присваивают звание генерал-майора, а год спустя, в июле 1917-го, награждают Георгиевским оружием. С октября того же года он — начальник Уссурийской казачьей дивизии. С 1918 года — в Харбине в распоряжении генерала Хорвата. В Китае он представляет интересы своего соратника — атамана Семенова, впоследствии захваченного НКВД в Корее в 1945 году и повешенного год спустя в Москве.
В Харбине удача изменяет молодому генералу: Белое дело разгромлено, вся семья гибнет во время землетрясения. Его больше ничего не удерживает в чужом городе, куда его занесла очередная русская смута. Да и вообще теперь мало что держит его на этом свете… Жизнь нужно начинать с самого начала. Но где же найти в себе силы для этого на пятом десятке?.. Генерал несуществующей армии исчезнувшей страны отправляется во Францию. Сорокалетний мужчина 11 июля 1925 года приходит к главному интенданту города Парижа для того, чтобы вступить в Иностранный легион. Этот русский говорит на таком прекрасном французском языке, что поражает больше, чем его генеральский чин: французы уже навидались их за последние пять лет в избытке! Удивляет и его скромность. Разумеется, его берут в легион в чине… рядового второго класса Первого кавалерийского полка. В это время многие русские беженцы — армейские профессионалы вступают в легион. Большинство из них — отличные наездники. Их всех отправляют в Первый кавалерийский, который в это время формируется в Тунисе. Бывший начальник оказывается вновь среди своих подчиненных, но уже на равных с ними правах.
Он не ропщет и не клянет судьбу — это его добровольный выбор. В прощальном письме другу, написанном при отправке из Марселя в Африку, говорит о том, что его решение вступить в легион вызвано отнюдь не нуждой и лихолетьем и не тем, что ему больше некуда податься, как большинству соотечественников, — он хочет вновь заработать офицерские погоны, а сделать это можно только в легионе. «Военная косточка», с которой он родился, помогает ему и в новой жизни. Вчерашний генерал вскоре становится бригадиром — командиром 4-го эскадрона и направляется в Левант, в Сирию. Отличается в деле в Джебель-Друзе. Серьезно ранен в бою около Месфира, но быстро поправляется и снова в строю. Его мужество и умение отмечены в приказе по армии и комэск награжден «Военной медалью». 26 апреля 1928 года генерал-лейтенант Борис Хрещатицкий становится младшим лейтенантом легиона. Прошло всего три года, а он вернул себе офицерские погоны! Правда, уже в чужой армии. В 1932-м офицер вновь женится. В 1933 году полк возвращается из Леванта в свое расположение, в тунисский Сус.
Лейтенанту Хрещатицкому уже 48. Спустя два года, 8 апреля 1935-го, он «натурализовался», то есть получил французское гражданство как премию за ранение в руку в 1926 году. Тот самый случай, когда французом становишься не по рождению, а по пролитой крови. А 14 июля 1938 года Республика делает его кавалером ордена Почетного легиона.
Список именного оружия, орденов и медалей этого самого старого
После 15 лет самоотверженной службы 11 июля 1940 года Хрещатицкий выходит в отставку. И остается в Сусе, где умирает спустя год — 22 июля 1941 года, через месяц после нападения фашистов на его родину. Похоронен он в Сусе, но по другим данным — его прах покоится в «каре» легиона на кладбище в Сиди-Бель-Аббесе…
Еще один эмигрантский «заход в легион» произошел в 1940 году. Как и в Первую мировую, в легион пошли массово. Те, кто вчера и не думал о военной службе, знать не знали и слышать не хотели про «какой-то там легион», сегодня уже толкались в очереди на медкомиссию в одном из рекрутских пунктов.
С началом войны, которая обещала быть победоносной, а оказалась «странной», в легион вступило рекордное количество людей за всю его историю — 50 тысяч человек. Потери (с учетом боев во Франции в мае 1940 года и высадки в норвежском Нарвике в июне) за период с 1939 по 1945 год составили: 118 офицеров, 821 унтер-офицер и 8078 легионеров.
«Странная война» почти не нанесла урона, самое страшное и самые тяжелые потери начались уже после того, как де Голль убедил Черчилля в том, что солдаты «Свободной Франции» — сила, на которую можно рассчитывать. И тогда легионеров начали отправлять туда, где шансов выжить не было. На соблюдение Женевской конвенции рассчитывать тоже не приходилось: станут ли немцы щадить своего соотечественника, воюющего против них по «идейным соображениям»? Для солдат вермахта немец в легионе такой же предатель, как для советских — «власовец». Та же судьба ждала австрийцев, испанцев-республиканцев и евреев… Поэтому легионерам и не стоило сдаваться. Русским в этом смысле было немного легче: так же как поляки и чехи, они были «неполноценной нацией», но их не обязательно было ликвидировать немедленно. Впрочем, русские эмигранты не сыграли большой роли в легионе во время Второй мировой войны, кроме подполковника Амилахвари, которого в легионе чтят по сей день.
Французы были уверены в том, что их надежно защищает построенная вдоль границы линия Мажино — цепь мощных крепостей, блиндажей и дотов. В то время популярностью пользовался патриотический значок «Они не пройдут!» — с изображением дула пушки, торчащего из амбразуры одного из укреплений на линии Мажино. Подобная успокаивающая вера в собственную мощь роднит французов с нами, хотя и не раз уже подводила. Но тогда парижские «пикейные жилеты», так же как стратеги французского Генерального штаба, не понимали, что в Берлине теперь — совсем другие люди. И думают они совсем иначе. Кому могло прийти в голову, что можно, оказывается, молниеносно захватить Бельгию и Нидерланды, а несокрушимая линия Мажино окажется в банальном «котле» в тылу наступающего вермахта?
Среди огромного числа иностранцев, вступивших в Иностранный легион в 1940 году, когда «враг был уже у ворот», было много русских. К этому времени во Франции скопилось уже пять миллионов русских — подтянулись из нацистского Берлина, оккупированной Праги, чужого Харбина и бесперспективного Белграда.
Помимо декларации высоких идеалов защиты «второй Родины», русские эмигранты преследовали и свои цели: офицерство было уже в «критическом» для вступления в легион возрасте, но хотело поучаствовать в разгроме Гитлера — верного союзника Сталина. Они истово верили в мощь англо-французской коалиции, которая вскоре прогонит гитлеровские полчища и с триумфом войдет в Берлин, затем освободит Польшу и Чехословакию, а там, глядишь, и до Москвы недалеко, где засел «дружок нацистов Сталин». Тут большевикам и конец! Многие «штатские» надеялись с помощью легиона выправить свои документы — «папье» (то, о чем сегодня мечтают африканские, арабские и азиатские полулегальные эмигранты. — В. Ж). Большинство русских тогда не имели французского гражданства, в лучшем случае — «вид на жительство», в худшем — «паспорт Нансена», полученный еще в Константинополе. Легкое ранение (а какое же еще!) позволит автоматически стать гражданином Франции. К тому же, после того как эмигрант Павел Горгулов расстрелял в упор французского президента, французы стали относиться к русским с неприязнью. Настроение обывателей выразил на суде обвинитель, сказав: «Впечатление безумного, производимое обвиняемым, объясняется его «национальностью»», — когда адвокаты пытались спасти «стрелка» от смертной казни, представив его сумасшедшим.