Поймать хамелеона
Шрифт:
И когда барышня вернулась, прислуга и родной брат перестали ее узнавать, потому что она пребывала в сильнейшем потрясении. Она закрылась в себе и не желала говорить о произошедшем. Думаю, наш друг лучше сможет описать душевное состояние Глафиры Алексеевны, если мы попросим его поставить диагноз. Кстати, он мечтает это сделать, но до этого мы тоже вскоре дойдем.
В общем, Михаил Алексеевич, как и прислуга, пришли к выводу, что Глафира Алексеевна не в себе, что, впрочем, и было правдой. И господин Воронецкий решил обратиться к доктору. Но там, где они живут, он делать этого не стал, чтобы не спровоцировать разговоры и сплетни.
Так Воронецкие оказались в столице. По невероятному совпадению, партнер по делу Михаила Алексеевича расхвалил ему когда-то «Старый феникс», и господа Воронецкие оказались моими соседями. Более того, первый человек, с кем они пообщались, оказался Федор Гаврилович. Это произошло как раз в тот день, когда мы с ним были у вас.
Ковальчук ожидал меня, когда Воронецкие подошли к нему и спросили про мой дом. Вы же знаете, творение господина Басина никого не оставляет равнодушным. Тогда-то они и узнали, кем является наш любезный доктор. И потому Михаил Алексеевич уже не стал никого разыскивать, а попросту узнал адрес кабинета Федора Гавриловича и привел к нему сестру.
Тогда же и я увидел их в первый раз. Правда, мы не разговаривали, так как молодые люди как раз отошли, и мне про них сказал Ковальчук. Я только и увидел их спины да еще личико Глафиры Алексеевны, она как раз обернулась. А после мы направились к вам, а господа Воронецкие — знакомиться со столицей.
— И как же они представились Ковальчуку? — спросил Сан Саныч, и Олег отметил, что взгляд его стал задумчив.
Это было верно, потому что история начала обрастать деталями и людьми, к тому же людьми, которых сыщик знал лично. Впрочем, Котов торжествовать не спешил. Вывернуть можно было, что угодно, и он ответил:
— Господами Светлиными.
— Но почему? — взгляд сыщика переместился на Глашу. — Зачем было лгать о себе?
— Это я просила Мишеньку, — призналась девушка. — Он был против и не понимал, к чему мне это. Говорил, если знакомые нам люди как-то прознают про это, то после не оберемся разговоров. Что это будет позор. Но я настояла в обмен на согласие посещать врача.
— Зачем же?
Глаша чуть помялась. Сейчас вновь шла полуправда-полуложь, но сказать ее должна была барышня. Так они условились с Олегом.
— Потому что мне показалось, что я видела его… убийцу Федота. Сначала у нашей усадьбы, а после по дороге в Петербург. Возможно, я ошиблась, потому что рассмотрела его плохо, но хотела скрыться, если он идет по моему следу. Я ведь единственная, кто знает, как умер Федот, и кто его убил, возможно, он хотел расправиться со мной. Мне было страшно! — Она вновь отвернулась и чуть хрипловато произнесла: — Простите.
Сыщик поднялся с кресла. Он вышел из гостиной, и Олег снова потянулся к девушке. Она вздрогнула от его прикосновения, а когда обернулась, в глазах и вправду стояли слезы. Котов улыбнулся ей и пожал руку. В это мгновение вернулся Рыкин со стаканом с водой. Он придирчиво оглядел представшую ему картину, после протянул стакан, и барышня, взяв его, кивнула:
— Благодарю.
Глава 24
Сан Саныч вернулся в кресло. Поерзал, устраиваясь удобней, и спросил:
— Стало быть, вы поменяли имя и место вашего жительства, чтобы скрыться от возможного преследования?
—
— Что было после?
— Это расскажу я, — заговорил Олег. — Для начала поясню, как я познакомился с господами Светлиными. О том, кто они есть на самом деле, я узнал совсем недавно. — Рыкин с готовностью кивнул, ему это знать было необходимо, потому что подозрения, терзавшие его, оказались неприятными. — Я увидел Глафиру Алексеевну в Екатерининском парке. Она сидела в одиночестве на скамейке, и я решился подойти, хоть и понимал, что это может быть двусмысленным.
— Почему же подошли? — полюбопытствовал сыщик.
Котов отвел взгляд.
— Друг мой, мне неловко говорить об этом, — сказал розыскник. — Это… не совсем благородно.
Рыкин бросил взгляд на Глафиру Алексеевну, кажется, поняв, о чем пытается умолчать его приятель, однако остался непреклонным.
— И все-таки. Если уж откровенный разговор, то он должен быть откровенным полностью.
Олег, поджав губы, одарил сыщика недовольным взглядом, но тот даже не повел бровью, и Котов ответил:
— Ну хорошо. Глафира Алексеевна произвела на меня впечатление еще в тот день, когда, отходя от Ковальчука, она обернулась, и я увидел ее лицо. И в парке я попросту воспользовался случаем, чтобы поговорить с ней. — Он скосил глаза на Глашеньку, она глядела на него, кажется, не моргая. Возможно, она была возмущена и считала его признание ложью, потому что знала, почему он подошел. Впрочем, могла решить, что лжет розыскник для дела, однако этот пристальный взгляд был полон эмоций, но пока было непонятно — каких именно. — Нет, я не намеревался флиртовать или что-то в этом роде, но хотелось подойти и присесть рядом, что я и сделал. Тем более, повод у меня имелся. Глафире Алексеевне понравился мой дом, и я подсел под предлогом выразить свою благодарность. Так и разговорились.
И пока мы беседовали, пришел Михаил Алексеевич. Был он в состоянии крайнего возбуждения, потому что не нашел своей сестры у Ковальчука. Терпение, Сан Саныч, — прервал свой рассказ Олег, заметив, что Рыкин готов задать вопрос. Он был логичен: «Где находился Михаил, пока его сестра была на приеме?» — Я понимаю, о чем вы хотите спросить, и потому потерпите еще немного. Стало быть, Михаил Алексеевич был сильно взволнован, еще и меня увидел рядом со своей сестрой. Они повздорили, и я предложил в знак извинений посетить представление в театре. Мое приглашение было принято, и именно по этой причине я не явился к вам, когда вы меня ожидали.
А на следующий день брат и сестра покинули гостиницу и переехали в Лесной по приглашению человека, с которым познакомились в дороге. Они встретились с ним снова уже в Петербурге. Назвался он Мефодием Парамоновичем. Кроме того, Михаил Алексеевич отправил Ковальчуку уведомление, что они более не будут посещать его.
— Почему же? — спросил Рыкин. — Да и место это, куда они уехали, скажем честно, вовсе неподходящее для дворян. Менять гостиницу на эту, с позволения сказать, избушку… Не понимаю.