Пожарский
Шрифт:
Арсений Елассонский упрекает Сигизмунда за промедление: «Спустя немного времени, 6 ноября, прибыл в пределы России лично великий король с сыном своим Владиславом, с многими воинами и боярами; с ним прибыли и патриарх Игнатий и многие русские бояре, полагая, что Москва находится в руках его войска, — чтобы короновать сына своего царем Москвы и всей Руси, но тщетно было [его] намерение, потому что он раньше должен был делать это, не полагаясь на ум свой [по пословице]: и быстрота приносит пользу. Итак, русские, услышавши о прибытии короля, заперлись по городам, по непроходимым местам и деревням, и ни один не встретил прибытие короля и его сына. Увидевши это, великий король сильно был огорчен и недоумевал, что делать, потому что воины его не только страдали от голода, но и от русских, которые каждый день захватывали их и убивали мечом. Великий король, увидав непокорность русских, пришел в большой страх, и, со всею силою своею и воинами попытавшись овладеть одною небольшою крепостью, по имени Волоколамск, потерпел дважды и трижды великое поражение, и из его войска пали многие не только поляки, но и немцы и венгры. Находившиеся
242
Арсений Елассонский. Мемуары из русской истории // Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 198.
Насколько Сигизмунд III, упрямый и злой выученик иезуитов, не блещет как политик, настолько же сам архиепископ Арсений не вызывает восторга как историописатель. Если бы столкновение земского правительства с королевской армией обошлось боями на дальних подступах к Москве! Если бы судьба русской столицы вновь не была поставлена на кон! Если бы всё обошлось столь легко и просто! Нет, действительность намного сложнее. Пожарский и Трубецкой вновь оказались на грани катастрофы. Но и на этот раз им помогла большая стойкость, нежели у поляков. Более того, ополченцы показали и большую сплоченность, большую дисциплину.
На Сигизмунда во время похода обрушивались удары малых русских отрядов. Установилась морозная погода. Начался голод. Короля начали покидать его люди. Он ложился спать, незная, сколько бойцов окажется в строю и под знаменем его на утро. В. Н. Татищев емко высказался на этот счет: «Король Сигисмунд… вошед в русские городы, уповал везде приняту быть с честию, но везде явились ему неприятели и вместо хлеба да соли встречали с порохом и свинцом». [243] Безуспешные приступы к стенам Погорелого городища и Волока Ламского вырвали из королевской армии множество ратников. Поляки ослабели. Однако монарх их, с упорством, достойным лучшего применения, рвался к новым сражениям.
243
Татищев В. Н. История Российская // Собрание сочинений в восьми томах. Т. V–VI. Ч. 4. М., 1996. С. 364.
И все-таки король не посмел двигать к русской столице всю свою армию. Поскольку в тылу у поляков оставались мощные русские гарнизоны, а в людях обнаружилась нехватка, Сигизмунд отправил легкий корпус. Этот корпус имел вид посольства и задачу, которую современный военачальник обозначил бы словами «разведка боем». Не побегут ли русские голодранцы от одного вида польского рыцарства? Не очистят ли Москву малочисленные отряды, набранные с бору по сосенке?
Польские и русские источники по-разному освещают новое столкновение под Москвой. Но голоса свидетельства участников отличаются друг от друга не в том, было или не было боевых действий, а в том, сколько значительный масштаб они приобрели.
Сами поляки признают: бой имел место. Тот же Будило, горделивый шляхтич, пусть и в самых осторожных выражениях, но все-таки рассазывает о неудачной боевой операции: «Его величество король, который отправился было на помощь [к своим] в Россию и был под Волоком, узнав, что русские взяли столицу, прислал под Москву своих послов, но русские не хотели их слушать, начали с ними ссору, наши тоже не мало поработали с ними и пошли назад. В это-то время больше всего перебили в таборах наших несчастных осажденных. Король, не имея возможности взять опять столицы, вывел все свои войска из других малых крепостей и возвратился в Польшу» [244] .
244
Будило И. Дневник событий, относящихся к Смутному времени // Русская историческая библиотека. Т. 1. СПб., 1872. С. 354.
Сколь вялые слова использует бравый офицер, пребывая в огорчении! «Ссора». «Тоже немало поработали»… Очевидно, настолько немало, что наиболее ненадежные элементы в русском стане испугались военного поражения и принялись резать пленников. Огромная масса бывших кремлевских сидельцев могла восстать, захватить оружие и ударить в тыл. Люди недостойные, боязливые, как видно, ударились в панику от этой мысли и начали убивать пленных. Доброго в этом ничего нет. Но уж во всяком случае, столь черное состояние души не могла вызвать незначительная стычка.
Русский книжник, очевидно, находившийся тогда в рядах Второго земского ополчения, рисует картину большой битвы на окраине Москвы. «Польский же король Сигизмунд, узнав о том, что город Москва взят и люди его перебиты и в плен захвачены, собрав воинов из разных земель, пришел под Волок и несколько раз Волок жестоко штурмовал. И в то время под Волоком русские польского короля побили, и он пошел от Волока прочь с великим позором и много людей своих в бою потерял… Потом пришло под Москву большое королевское войско.
245
Повесть о победах московского государства. М.: Наука, 1982. С. 73.
В это сообщение вкралась неточность: Сигизмунд III, штурмуя Волок, еще не знал о критическом положении, а потом о падении Кремля. Король двигался медленно. Немудрено, что он не успел спасти Струся и его ратников… Но в целом оно верно.
Летопись свидетельствует примерно о том же: терпя неудачу у Волока Ламского, Сигизмунд послал к Москве князя Даниила Мезецкого, пана Жолкевского-младшего, неких «панов радных», а также русского дьяка Ивана Грамотина с отрядом легких сил. В Москве интервентов ждали. О приближении Сигизмунда с войском ведомо было по грамотам, которые король рассылал вперед себя, призывая русских становиться на его сторону. Взбаламутить народ ему не удалось, а вот встречу матерому неприятелю приготовили заранее… Полки приведены были в боевую готовность. Близ города встали «сторожи» (дозоры) земцев. Монаршие «послы» начали исполнять свой дипломатический обычай странным образом: неожиданно налетев на одну из подобных «сторож», они завязали сражение. Бой развернулся на Ваганькове у Ходынки. Немногочисленные ополченцы сцепились с врагом и едва сдерживали его натиск. Поляки тогда взяли в плен дворянина Ивана Философова из смолян. Тот на допросе говорил мужественно: «Москва людна и хлебна, а на то все обещахомся, что… всем помереть за православную веру, а королевича на царство не имати». Бой же закончился полной победой ополченцев: «На них [поляков. — Д. В.] вылезли многия полки московския, и их побили и языки [246] поимали многия». [247] Иначе говоря, как только известие о боевом столкновении достигло Пожарского, он вывел основные силы для контрудара. Ядро вражеского отряда по одним сведениям составляло порядка трехсот польских и литовских кавалеристов во главе с ротмистрами, по другим — около 1000 ратников. [248] Куда им было драться со всей ратью Пожарского! Слишком мало бойцов мог теперь отрядить Сигизмунд III. Для большого дела их явно не хватало. Принявшись задирать сторожевого пса, польский волк нарвался на хозяина и получил от него рогатиной в бок. Незваные гости побежали.
246
«Языки» — в данном случае: «пленники». «Поймать языки» — взять кого-то в плен.
247
Новый летописец // Полное собрание русских летописей. Т. 14. СПб.,
248
1910. С. 127–128; Пискаревский летописец // Полное собрание русских летописей. Т. 34. М., 1978. С. 218.
Ополченцы показали полякам свою решимость драться, повторная битва явно окончилась бы для неприятеля полным уничтожением. Большое везение для пришельцев, что «посольский» отряд не лег весь до единого человека в московскую землю.
Боевые действия на Ходынке относятся к ноябрю 1612 года.
Поляки, видя неудачу своей «разведки боем», убоялись новой схватки и отступили к основным силам. По дороге они с досады учинили в Можайске резню и пожар, похитили знаменитую икону Николы Можайского… Но, выместив злобу на можайских жителях, Сигизмундовы «послы» ничуть не исправили дела. Москва оказалась для них неприступной. Король после таких вестей не решился двигать остатки армии на Москву. Трижды его люди были отбиты с потерями — от Погорелого городища, от Волока и от Москвы. Монарху оставалось одно: горестное отступление «с великим срамом»…
На протяжении нескольких лет поляки и литовцы не дерзали отправлять новые армии к Москве.
Итак, первое следствие капитуляции Струся и прочих кремлевских сидельцев: армия Трубецкого и Пожарского прочно взяла Москву под контроль, наступление Сигизмунда III не поколебало русский лагерь.
Второе следствие связано с кремлевской «казной».
Кремль, куда вошли ополченцы, был беден хлебом и богат золотом. Часть богатств русской короны так или иначе перешла к полякам. Но другая часть продолжала оставаться в ведении боярского правительства. Когда земские полки заняли московскую цитадель, появилась угроза, что все сохранившиеся ценности окажутся в казачьих таборах и там «растворятся». Между тем в них нуждалась вся армия, да и вся «земская область» — регионы, взятые ополчением под защиту. Трубецкому, Минину и Пожарскому предстояло решить первостепенные задачи государственного строительства. Они постоянно нуждались в деньгах. И они, как уже говорилось, в принципе не могли отдать алчному казачью весь колоссальный ресурс, взятый в Кремле.