Пожарский
Шрифт:
Иногда бездействие — очень серьезный шаг.
Иногда отсутствие поступка — решительный, хорошо обдуманный поступок.
И всё устроилось ко благу России. Господь благословил царствие Михаила Федоровича. Страна с трудом, но поднялась, принялась восстанавливать силы.
Должно быть, это хорошо и правильно, когда народ, с невыносимой болью очищающий себя от греха, делает своим царем невинного отрока. Безгрешная его душа в сердце стонущей, полуразрушенной державы, под защитой сабель и пищалей, в окружении древних святынь и современной скудости, милее была Богу, чем душа какого-нибудь прожженного интригана. Он ведь, наверное, и молился чище — за свой народ, за свою землю… Его слабость, его чистота лучше защищали страну, нежели бешеный темперамент столпов Смуты. Он почувствовал дух смуты, он видел, как поддаются вельможи соблазнам бесчинства, но сам не узнал падения. И Владыка Небесный был милосерден и щедр к молоденькому государю. Столько милосердия и щедрости не досталось ни многомудрому Борису Годунову, ни многоопытному Василию Шуйскому…
Имя Михаила Федоровича окончательно восторжествовало на соборных заседаниях 21 февраля 1613 года. Под сводами Успенского собора, главного для всей русской земли, его нарекли государем.
Дальнейшее изложено в «Новом летописце»: «Он же [Михаил Федорович], благочестивый государь, того и в мыслях не имел и не хотел: был он в то время у себя в вотчине, того и не ведая, да Богу он угоден был… Власти же и бояре и все люди начали избирать из всех чинов [кого] послать
268
Новый летописец // Полное собрание русских летописей. Т. 14. СПб., 1910. С. 129.
Надо заметить: Пожарский не поехал с посольством в Ипатьевский монастырь, но в его поведении нельзя разглядеть признаков враждебности. Князь Д. Т. Трубецкой, другой вождь земцев, сильно переживал и даже на время слег. Но Дмитрий Михайлович просто не мог выехать из Москвы, покуда на нем висели многочисленные административные обязанности. Он продолжал свою работу, и никто из летописцев и духовных писателей того времени не отмечает в его действиях признаков огорчения или злобы.
Между выездом «посольских людей» к Михаилу Федоровичу и обрядом венчания на царство пройдет без малого четыре месяца. Кому-то полагалось все это время заведовать колоссальным государственным хозяйством. Трудно сказать, в какой момент произошло формирование нового правительства и Трубецкой с Пожарским передали новым людям бразды правления. 21 февраля монарх уже известен, но все же от имени князей Д. Т. Трубецкого и Д. М. Пожарского на Белоозеро отправляется грамота об «испомещении» на землях тамошнего уезда дворян, пострадавших в годы Смуты. [269] А 27 февраля по грамоте этих двух вождей земского движения решаются земельные вопросы в Угличском уезде. [270] Даже в марте еще видно (по документам) особенное их управленческое положение при земском правительстве. [271] Известна мартовская «отписка» (отчет) о получении из Шуи пушечных припасов, обращенная к Трубецкому с Пожарским. [272] Значит, они еще продолжают работать как ведущие администраторы.
269
«И мы осадных сидельцов за службы велели испоместить»: Жалованная грамота «Совета всея земли». 1613 г. // Исторический архив, № 6. 1993. С. 193–195.
270
Акты служилых землевладельцев XV — начала XVII века. М., 1998. Т. 2. № 399.
271
Дворцовые Разряды. 1612–1628. Том 1. СПб., 1850. С. 1083.
272
Любомиров П. Г. Очерк истории Нижегородского ополчения 1611–1613 гг., М., 1939. Приложение № 5.
Когда «дуумвират» окончательно отошел отдел, определить трудно. Скорее всего, в марте. Апрельские 1613 года грамоты, уходящие из Москвы, составляются уже от имени боярской администрации — «Федорца Мстиславского с товарищи». [273] Но даже если Пожарский с Трубецким сложили полномочия в самом начале марта, им предстояла долгая сложная процедура передачи дел. Какое там посольство…
Сам молодой монарх и его мать инокиня Марфа долгое время сомневались, стоит ли принимать соборное решение. Работа государя после смерти Федора Годунова и предательской передачи Василия Шуйского полякам выглядела одной из опаснейших. Сумеют ли земцы защитить Михаила Федоровича? Нет ли обмана и вероломства в их предложении? Но посольство уговорило обоих. Не напрасно светским его главой назначили боярина Федора Ивановича Шереметева: он происходил из той же общественной среды, что и Романовы, и принадлежал к такому же старомосковскому боярскому роду, как и они. Шереметевы приходились Романовым отдаленной родней: у обоих родов был один предок — московский боярин начала XV века Федор Андреевич Кошка. Инокиня Марфа и ее сын могли рассчитывать: кровь-то одна, чай, не выдадут…
273
Дворцовые Разряды. 1612–1628. Том 1. СПб., 1850. С. 1103.
Романовы отправились в Москву. «Люди же Московского государства встретили его с хлебами, а власти и бояре встретили за городом с крестами. И пришел государь к Москве на свой царский престол в лето 7121 (1613) году после Великого дня в первое воскресение на день Святых жен Мироносиц. На Москве же была радость великая, и пели молебны». [274]
11 июля состоялось венчание на царство, а вслед за нею начались большие торжества.
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский и князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой получили почетное место среди тех, кто участвовал в ритуале. Это исключительно важно! Вся жизнь старомосковского общества зависела от четко расчерченных позиций всех сколько-нибудь значимых лиц во время публичных ритуалов. По той роли, которую дали Пожарскому, можно судить, сколь высоко ценило его новое правительство: «Венчал его, государя, царским венцом казанский митрополит Ефрем и все власти Московского государства. А в чинах были бояре: с каруною и осыпал [деньгами] боярин князь Федор Иванович Мстиславский, с скипетром — боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, с шапкою — Иван Никитич Романов, с яблоком — Василий Петрович Морозов. За царским платьем ходил на Казенный двор боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский да казначей Никифор Васильевич Траханиотов. И как платье принесли в палату в золотую, и в соборную церковь платье послали с боярином Василием Петровичем Морозовым да с казначеем Никифором Траханиотовым, а с яблоком был боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский. В тот же день пожаловал государь многих в бояре и окольничьи, были столы у государя три дня». [275]
274
Новый летописец // Полное собрание русских летописей. Т. 14. СПб., 1910. С. 131.
275
Там же.
Князь Пожарский не первый, не второй и не третий на церемонии. Но он как минимум вошел в десятку первенствующих лиц. А это очень много. При Борисе Годунове и Василии Шуйском он бы и
Как это расшифровывается? Князь утратил значение правителя или, вернее, одного из двух правителей России в чрезвычайной ситуации междуцарствия. Зато приобрел статус крупного вельможи, одного из самых высокопоставленных лиц, при начале более стабильной эпохи. Худородство Пожарского хотя бы отчасти перечеркнуто его заслугами и благоволением молодого царя. Дмитрия Михайловича ценят. Его благодеяния отечеству не забыты.
12 июля, на следующий день после возведения на престол государя Михаила Федоровича (1613–1645 гг.), первого в династии Романовых, Пожарский получил в награду высший «думный» чин — боярина. [276] Для него, человека совершенно незаметного в рядах блестящей московской аристократии, боярский чин был недостижимым мечтанием. Можно сказать, за время борьбы со Смутой из полковников он прыгнул в маршалы…
Дмитрию Михайловичу пожаловали обширные земельные владения. «За московское очищенье» Пожарский получил на Нижегородчине, в Пурецкой волости село «с деревнями и починками» — бывший погост Вершилов. Трудно сказать, сколько именно земель обрел Дмитрий Михайлович от царя и, еще того прежде, от земского правительства. Твердо известно, что земцы дали ему 2500 четвертей земли в вотчину и в поместье. Это примерно в полтора раза больше того, чем он владел прежде. При Михаиле Федоровиче ему вернули село Мыту, приселок Нижний Ландех и посад Холуй, отобранные поляками, а затем сделали эти поместные земли вотчинными; перевели из поместья в вотчину владения князя в Старицком уезде. [277]
276
По другим сведениям — 13 июня или даже в день восшествия Михаила Федоровича на престол — 11 июня. В февральской соборной грамоте 1613 года об избрании Михаила Федоровича на царство Пожарский уже написал себя боярином, хотя официально такого чина еще не имел. См.: Собрание государственных грамот и договоров. М., 1813. Т. I. С. 637. То ли Собор счел возможным даровать Пожарскому боярский чин, а царь его подтвердил, то ли от имени сторонников Михаила Федоровича боярское звание было твердо обещано Дмитрию Михайловичу.
277
Собрание государственных грамот и договоров. М., 1813. Т. I. № 56; Воскобойникова Н. П. Описание древнейших документов архивов московских приказов XVI — начала XVII века. Кн. II. СПб., 1999. С. 147; Забелин И. Е. Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время. М., 1999. С. 152; Эскин Ю. М. Завещание князя Дмитрия Пожарского // Отечественная история. 2000, № 1. С. 157.
Возвышение Пожарского явно шло вразрез с местнической традицией. По старым понятиям, Дмитрию Михайловичу не по «отечеству», т. е. не по знатности было получить боярский чин. Для него и окольничество-то являлось недостижимой мечтой. На такое нарушение местнической иерархии немедленно отреагировали рода, чьи интересы оказались затронутыми. Но правительство считало необходимым защищать Пожарского от нападок. В подавляющем большинстве случаев местнические тяжбы решались в его пользу.
Первыми, в счастливый для Пожарского день, высказались Пушкины. У них с Дмитрием Михайловичем водились давние счеты, не вершенные еще при Шуйском. Когда царь «…пожаловал в бояре князь Дмитрея Михайловича Пожарского… сказывал ему соколничей Гаврило Григорьев сын Пушкин; и Таврило бил челом государю на князь Дмитрея Пожарского, и государь указал, велел им быть без мест». [278] В одном из разрядов сообщается даже, что Пушкин не унялся и подал бумагу против Пожарского еще раз, но ему в ответ объявили «безчестье». [279] Тогда же «бил челом» на Дмитрия Михайловича казначей Никифор Васильевич Траханиотов. Он увидел «поруху» своей родовой чести в том, что при венчании Михаила Федоровича на царство он ходил вместе с Пожарским на Казенный двор за царскими регалиями и записан вторым, после Пожарского. Дмитрий Михайлович нес с Казенного двора более почетный предмет — скипетр, а Траханиотов менее почетный — «яблоко» (державу). Траханиотовы — знатный греческий род, они высоко стояли при дворе. Но с ними Пожарские могли бы и поспорить. Так что со стороны казначея челобитье выглядело дерзким, неуважительным шагом. Царь и его захотел унять мирно: «Без мест»! — сообщено Траханиотову. [280]
278
Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время (7113–7121 гг.). М., 1907. С. 24.
279
Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время (7113–7121 гг.). М., 1907. С. 110. Но это уже довольно сомнительное известие. Оно может являться позднейшей припиской к официальному известию в разрядах Государева двора.
280
Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время (7113–7121 гг.). М., 1907. С. 258.
После такой поддержки князь Пожарский почувствовал себя при дворе намного увереннее.
В сентябре 1613 года человек невеликого, но стремительно возвысившегося при Иване IV рода, [281] Иван Иванович Чепчугов, затеял местническую тяжбу с князем Василием Григорьевичем Ромодановским — дальним родственником Пожарского. Чепчугов не захотел на приеме персидских послов стоять вторым рындой «в белом платье» вместе с князем Ромодановским. Он даже притворился больным, но его обман открыли и привели со двора на службу силой. Тогда «…бил челом государю боярин князь Дмитрей Михайлович Пожарской да столник князь Василей Ромодановской, что Иван Чепчюгов весь род их обезчестил… и государь бы их пожаловал, велел на Ивана Чепчюгова дать оборонь. И государь велел Ивану Чепчюгову сказать, что он на князя Василья Ромодановскаго бьет челом не по делу, менши ему князь Василия быть мочно, и он был в белом платье меньши князь Василья». [282] Молодого наглеца били батогами и «выдали головой» Ромодановскому, что считалось знаком тяжелого бесчестья.
281
ВолодихинД. М. Социальный состав русского воеводского корпуса при Иване IV. СПб., 2011. С. 70–72.
282
Дворцовые Разряды. 1612–1628. Том 1. СПб., 1850. С. 110–111.
Странно не то, что Чепчугову дали окорот, он вел себя слишком дерзко: Пожарские и при старом порядке могли бы тягаться, Чепчуговыми, да и, пожалуй, имели все шансы выиграть. Странно другое. Почему Иван Иванович вообще осмелился выходить против Ромодановских с Пожарскими? Вероятнее всего, Государев двор сочился разговорцами в духе: «Пожарские — выскочки! Кто они такие? Кто такие у них в родне? Высоковато берут!»
И бедный Чепчугов решил одержать над «выскочками» легкую победу, не понимая ни их истинной породы, ни новой ситуации при дворе, ни даже того, что его просто подзуживают к драке, — хотят им, как живым шильцем, колоть в бок большим людям.