Познавший правила

Сухов Лео

Внутри помещения горело несколько фонарей. Вдоль стены, справа от ворот, в ряд были выложены трупы охранников. Мне было их жалко — мужикам просто не повезло наняться не туда и не вовремя. Надеюсь, они знали, на что шли. В любом случае, им бы стоило быть более внимательными на службе, чтобы остаться в живых.

Моранки рассредоточились по складу, а опознавать с нами ящики пошли только двое бойцов. При поиске контрабанды пришлось постараться. Ящики моряки видели сначала в темноте, а потом издалека — поэтому похожих обнаружилось три десятка. Но моранков это

не остановило: они последовательно вскрыли каждый и проверили со всех сторон. Десять штук имели двойные стенки, и между ними были плотно уложены серёжки икана. От удивления я присвистнул. Впрочем, моранки тоже удивились.

— Где он столько набрал-то? — удивилась Кри-ана. — И главное, кто их собирал и где? Те, что росли в Пуще, сгорели же…

Девушка осеклась — видимо, вспомнив, кто устроил тот грандиозный пожар. Наш проводник, которого я уже считал немым, наконец подал голос:

— Попал торгаш! — он повернулся к своим и приказал. — Приберитесь тут. А вы возвращайтесь к себе.

Тёмный палец ткнул в меня, когда я уже собрался отправиться на корабль.

— Ты со мной!

Намёк был понятен. Я махнул своим и вышел вслед за проводником со склада. Мы углубились в ночные улицы Таффтона. Город не спал. Даже ночью здесь продолжалась жизнь — совсем другая и отличная от той, которая шла днём. Я бы поостерёгся ходить по улицам ночью, но, похоже, моего проводника здесь знали очень хорошо. Ни одна тень из подворотни не посмела приблизиться к нам, хотя шорохи и звуки ночного города не предвещали ничего хорошего.

В городские кварталы, где горели фонари и ходила стража, мы не углублялись. Прошли по самому краю к очередным складам. Мой проводник огляделся и нырнул в один из них. Я снова подавил зарождающийся страх и без вопросов последовал за ним. Дверь за мной закрылась, и мы оказались в полной темноте. Но так продолжалось недолго. Впереди скрипнула створка, и в коридор, в котором мы находились, плеснул мягкий жёлтый свет фонарей.

— К’ха саар ке! — сказал мой проводник на гортанном наречии, и пошёл первым на свет.

Мы оказались в большом помещении, из которого вглубь склада вели еще несколько дверей. Посреди комнаты располагался стол. С двух сторон от него стояли стулья. Один занимал Батя. Другой пустовал. Я было понадеялся, что это для меня, но без приглашения садиться не рискнул. Тем временем наш проводник встал рядом с Батей и стал что-то шептать ему на ухо.

— Шрам, подойди! — попросил Батя, подняв руку.

Сделав несколько шагов, я прошёл чуть дальше и повернулся, чтобы оказаться перед ним.

— Твой обидчик, Шрам, обидел и Семью. Обидел серьёзно. Серёжки икана — гнусная дурь… Мы не любим торговцев дурью. Может так статься, что он не сможет заплатить прямо сейчас. И тогда он умрёт. Достаточно ли тебе будет этого?

— Мне будет достаточно, — сглотнув, кивнул я.

— Хорошо. Приведите нашего гостя, — Батя повёл рукой, и я снова отступил к стене.

Не прошло и минуты, как я опять встретился с Ткацо. Но от уверенного в себе сытого торговца уже почти ничего не осталось. Я

не заметил, чтобы Ткацо били или унижали, но он дрожал от страха, подслеповато щурясь. Двое моранков почти силой усадили его на свободный стул и привязали руки.

— Пожалуйста… Пожалуйста! — пролепетал Ткацо, оглядываясь. — Я просто купец… Я ничего не делал…

— Разве? — удивился Батя, разглядывая торговца. — Но я знаю другое. Ты обидел немало людей.

— Я никого не обижал! — вскинулся тот. — Я живу по законам!

— А вот наш родич, Шрам, говорит иное, — заметил Батя. — Он говорит, что ты много ааори обидел своей жадностью, Ткацо!

Ткацо, наконец, заметил меня в полумраке у стены. Он дёрнулся, но верёвки не дали ему подняться.

— Это ложь! — пискнул Ткацо. — Надо просто знать законы!

— Тут ты прав… Законы нужно знать, — Батя протянул руку в сторону, и наш проводник положил на неё одну из найденных серёжек. — Но и людей уважать надо! Обидел ты Шрама, и Шрам обиделся. И не стал покрывать твои грязные дела…

Ткацо в ужасе уставился на руку Бати, обливаясь потом.

— Меня подставили! — хрипло выдохнул он. — Это не моё!

— Твоё-твоё! — покачал головой Батя. — Шрам к твоему складу не приближался. И о содержимом он не знал — кроме того, что это контрабанда. А вот ты сразу понял, откуда это принесли. Так ведь?

Торговец замолчал, затравленно озираясь.

— Разве ты не знал, что контрабанда — это дело Семьи? И разве не слышал, что за серёжки икана мы можем убить, Ткацо?

— Я… я… виноват!.. — торговец попытался слезть со стула, но не смог. Тогда он просто бухнулся на колени вместе со стулом. — Это была минутная слабость! Алчность!

— Законы надо знать, Ткацо, — проговорил Батя. — Ты умрёшь!

— Все могут ошибиться! Прошу! Будьте терпимее к ошибкам!

— Вот тут ты прав, — Батя покивал. — Все могут ошибаться. Вот и Шрам мог ошибиться. Был ли ты терпим к его ошибкам?

— Был… Не был! — Ткацо не смог устоять на коленях, и чтобы не упасть лицом в пол, опёрся толстым подбородком о столешницу, преданно уставившись на Батю. — Буду! Теперь буду! Я готов всё ему оплатить сполна! Все сто сорок тысяч ули!

— Это хорошо, но глубина его обиды… И боль от твоей жадности! — Батя покачал головой. — Опасность оттого, что ты втёмную использовал его!.. А если бы мы обиделись на Шрама? Ведь он бы незаслуженно пострадал вместе с тобой. Пострадал дважды! Он спас твои корабли, и чем ты его отблагодарил?

— Триста! Триста тысяч! — пролепетал Ткацо.

— Семьсот сорок тысяч. Сто сорок тысяч — за работу. Двести тысяч — за жадность. Ещё двести тысяч — за использование втёмную. И ещё двести тысяч — за спасённый груз. Ты готов оплатить?

Было видно, как в Ткацо столкнулись жадность и страх смерти. А мне неожиданно стало смешно и приятно. Чуть больше дня назад этот человек с удовольствием наблюдал, как меня унижают и втаптывают в грязь на суде. А теперь на столь же неправедном судилище он сам оказался в грязи. Страх смерти у Ткацо победил жадность: