Позывной Леон
Шрифт:
— Терпи, — прошелестел Ир, и тут меня накрыло волной боли.
С каждой секундой всё больше нитей выползало из руны и втягивалось в меня, а откуда-то из глубин моего тела в ответ тянулся встречный поток, словно туго натянутые раскалённые струны. Я попытался задержать дыхание, но каждый вдох отдавался жжением в груди. Меня ломало и выкручивало изнутри, а мозг захлёбывался в треске и искрах. Я понимал, что это Ир плетёт какую-то «магическую» ткань, используя меня как «фильтр» или «шлюз».
Шатаясь, я упёрся ногами и спиной в ветви, стараясь не свалиться с дерева. Пальцы на руках занемели,
«Не упасть, — билось у меня в голове. — Не… упасть…»
Наконец боль начала утихать, но вместо неё меня захлестнул свист в ушах. Густой голубоватый свет проступал у меня перед глазами, мигал точками. Затем, сквозь мерцающую пелену, я различил, как от моих рук тянутся тонкие светящиеся нити и скользят по окружающим ветвям, сливаясь с ними где-то наверху. Но ещё более впечатляющей была картина вдалеке, над зелёной гладью леса: голубые «канаты» протянулись над кронами, образуя своего рода сетчатое сплетение. Казалось, что нити искрятся в нескольких местах, а затем сходятся в одну чёткую бирюзовую линию, уходящую куда-то за горизонт.
— Всё, почти готово, — прошептал Ир. Я ощутил, как меня снова прошивает колкая боль, будто туго натянутые провода рвут мою плоть изнутри.
Внезапно всё кончилось. Я чуть не обмяк, руки болезненно соскользнули по коре, но перевязь на груди удержала меня. Перед глазами стояла рябь, а зубы выбивали непроизвольную дробь. Я с трудом сфокусировался и понял, что больше не вижу тех множества нитей — лишь одна линия оставалась, и она шла куда-то в сторону дальней чащи, поблёскивая ровным бирюзовым светом.
— Смотри, — произнёс Ир приглушённо. — Это и есть наш новый путь. Туда они пошли, если память твоя не врёт.
Я еле разлепил глаза и увидел, что внизу, в отдалении, между стволами деревьев медленно пульсирует эта самая нить, будто тропинка из света.
— Понял… — попытался ответить я, но в голосе не было твёрдости. Меня колотило, перед глазами всё расплывалось. — Неплохой… ориентир…
Слова застревали в горле, силы стремительно уходили. Я успел лишь подумать: «Вот оно — результат наших усилий», и провалился во тьму, теряя связь с реальностью, словно кто-то выключил тумблер сознания.
Последнее, что запомнил, — бескрайняя тьма ночного неба и яркая бирюзовая линия, от которой веяло необъяснимым, но манящим зовом.
Проснулся я, а точнее, очнулся — уже неважно, как это назвать. По ощущениям, меня не было в сознании до самого утра нового дня. С первой же секунды осознал, что положение моё слегка унизительно: руки плотно перехвачены между ветками а тело закреплено остатками ткани, если можно так выразиться, за ствол дерева. Наверное, я сам так привязался, чтобы не свалиться на землю во сне (или Ир заставил меня это сделать, когда мы чуть не рухнули без чувств ночью).
Память стала понемногу возвращаться, сминая остатки приятной дремоты. Она накатила волной и принесла с собой жгучие образы: вечер, сумерки, колкие слова Ира, а потом — острая боль, боль и ещё раз боль. Словно кто-то прожигал меня изнутри раскалёнными нитями. Но было и что-то ещё: да, я помню бирюзовую линию,
С трудом освободившись, я покрутил головой и огляделся. Лес вокруг пестрел зеленью — утреннее солнце освещало верхушки деревьев, уходящих в бескрайнее «зелёное море». Скользнул взглядом по небу. Рассвет уже разгорался над лесом: лучи утра падали косо, высвечивая влажную листву где-то внизу. Ветви вокруг меня были влажными от росы, я невольно вздрогнул от прохлады. Но никакой линии или видимого знака в небе, разумеется, не было.
— Балда, — вдруг раздался хрипловатый, знакомый голос Ира в моей голове. — Я же говорил, только сумерки и ночь позволят тебе разглядеть ту линию. «Око» открывается лишь тогда, когда в небе… — он запнулся, видимо, подбирая слова. — Когда в небе «луна», пусть будет так, по-вашему. Название нашей настоящей покровительницы слишком сложное и слишком священное, чтобы произносить его на твоём языке. Так что просто «луна»… А пока ты слеп, как детёныш Шерха.
Неожиданно я уловил знакомый оттенок — в его голосе звучал то ли смешок, то ли скрипучий хохот, напоминающий ворчание старика, который изредка хихикает над чем-то ему одному понятным.
«Час от часу не легче», — подумал я с кривой ухмылкой, затем потёр уставшие руки, разминая затёкшие запястья. Получается, все наши манипуляции — карабканье по дереву, боль, плетение тех голубых нитей, — всё это ради того, чтобы к утру я снова оказался почти без подсказки? Ведь при свете дня эта «линия» не видна, а значит, придётся ждать ещё одну ночь. Но у меня острое чувство, что мой отряд (где Кряж, Ром, и особенно командир Карвел) мог уйти уже очень далеко. Ведь они — опытные солдаты, вряд ли будут сидеть на месте.
— Не очень-то они далеко уйдут, — сварливо пробормотал Ир, будто прочтя мои мысли. — Лес тебе не прогулка по вашим «каменным» джунглям. Здесь так просто не продвинешься, а тем более не выберешься наружу. А твой командир… ему сейчас непозавидовать. Он ведь отдал меня полностью той «железке» в лагере, через которую ты меня и поглотил. Сил у него осталось с гулькин нос, хорошо, если дня на два-три. Без серьёзной подпитки ему не выжить.
Меня прошиб холод. Выходит, Карвел пожертвовал собой, спасая нас? А я тут, на дереве, словно «тарзан», вцепился в хрупкие ветви, вместо того чтобы искать и помогать. Даже несмотря на то, что у меня на голове «старческий голос» Ира, это не отменяет моей ответственности.
— Хватит, — сказал я себе решительно. Без лишних слов начал снимать перевязь, аккуратно достал свою импровизированную «меч-ладу» (ту самую лапу от «крабопаука») из-за спины. Затем я проверил, всё ли в порядке: лоскут кителя пока жив, меч за спиной держится крепко. После этого начал медленно, но настойчиво сползать вниз по стволу дерева, стараясь не свалиться и не нарваться на выступающие, полусухие сучья.
— И как ты найдёшь путь? — ехидно спросил Ир. Голос звучал в голове, но я чувствовал, как он подначивает меня, точно испытывая.