Прах Энджелы. Воспоминания
Шрифт:
Он говорит: битва при Кинсэйле в тысяча шестьсот первом году была самым трагическим эпизодом в ирландской истории; в бою на близкой дистанции обе стороны проявляли жестокость и совершали зверства. Все потрясены: жестокость - и обе стороны? Даже с ирландской стороны? Как же так? Раньше преподаватели говорили нам, что ирландцы всегда сражались благородно, всегда воевали по-честному. Он читает стих, который мы будем учить наизусть:
They went forth to battle, but they always fell,
Their eyes were fixed above the sullen shields.
Nobly they fought and bravely, but not well,
And sank heart-wounded by a subtle spell.
Все равно, в нашем поражении виновны предатели и доносчики. И все же мне надо знать: какие такие зверства были с ирландской стороны?
Сэр, а ирландцы в битве при
Да, совершали. В летописях есть данные о том, что они убивали пленников - но они вели себя не хуже и не лучше англичан.
Мистер O’Халлоран врать не может. Он директор. Нам столько лет твердили, что ирландцы всегда вели себя благородно и перед казнью обращали к англичанам храбрые речи. И вот, Хоппи O’Халлоран утверждает, что ирландцы поступали плохо. Вам надо заниматься, надо учиться, говорит он, чтобы составить собственное мнение об истории, обо всем на свете - а вы не составите никакого мнения, если в голове будет пусто. Наполняйте голову, обогащайте ваш разум. Это ваша сокровищница, и никто в целом мире ее не тронет. Представьте, что вы выиграли на скачках и купили дом, который надо обставить - вы ведь не свезете туда разный хлам. Ваш ум – это ваш дом, и если забьете его киношным хламом, он сгниет у вас в голове. Пусть вы бедны, пусть ботинки у вас дырявые, но ваш ум – это царский дворец.
Он вызывает нас одного за другим, ставит перед классом и осматривает наши ботинки. Он интересуется, почему обувь дырявая, или почему ее нет вовсе. Это стыд и позор, говорит он, и обещает устроить лотерею и раздобыть денег, чтобы у всех нас к зиме были крепкие теплые ботинки. Он вручает нам билетные книжечки, и мы разбегаемся по всему Лимерику, чтобы собрать средства в обувной фонд школы - первый приз пять фунтов, и пять призов по фунту каждый. Одиннадцать босых мальчиков получают новые ботинки. Нам с Мэлаки ничего не достается, потому что у нас обувь есть, хотя подошвы стоптаны, и мы думаем: зачем это мы бегали по всему Лимерику и продавали билеты, если ботинки дали другим ребятам. Финтан Слэттери говорит, что мы можем получить полную индульгенцию за работу в благотворительных целях, и Пэдди Клохесси отвечает: иди-ка ты, Финтан, просрись как следует.
Когда папа виноват, я это понимаю. Когда он пропивает пособие и доводит маму до отчаяния, и ей приходится просить подаяние в Обществе св. Винсента де Поля и одалживать продукты в магазине Кэтлин O’Коннел, я знаю, что он провинился, но не хочу отстраняться от него и бежать к маме. Как я могу? Ведь мы с ним по утрам вместе встаем, когда весь мир еще спит. Он зажигает огонь, заваривает чай и напевает себе под нос, или читает мне газеты шепотом, чтобы не разбудить остальных. Мики Моллой украл Кухулина, Ангел Седьмой Ступеньки куда-то улетел, но отец по утрам все еще мой. Он пораньше с утра покупает «Айриш Пресс» и рассказывает мне о том, что творится в мире, о Гитлере, Муссолини и Франко. Он говорит, что война эта – не наше дело, потому что англичане снова плетут интриги. Он рассказывает про великого Рузвельта в Вашингтоне и про великого де Валеру в Дублине. По утрам мы одни во всем мире, и он не требует, чтобы я умер за Ирландию. Он рассказывает о том, как жили в Ирландии в древние времена, когда англичане запрещали католикам открывать школы, потому что хотели держать людей в невежестве, и в сельской глубинке дети-католики встречались в школах за живыми изгородями и учили английский, гэльский, латынь и греческий. Люди любили учиться. Любили сказания и стихи, хотя это вовсе не помогало устроиться на работу. Мужчины, женщины и дети собирались в оврагах, чтобы послушать великих мудрецов, и все дивились, сколько человек может хранить в своей памяти. Мудрецы, рискуя жизнью, переходили из оврага в овраг, от изгороди к изгороди, ведь если бы англичане схватили их, они бы сослали их в дальние страны или учинили еще что похуже. Папа говорит, что в наше время учиться легко: никому не приходится решать примеры или изучать славную историю Ирландии, сидя в овраге. В школе я должен учиться хорошо, тогда однажды я вернусь в Америку, устроюсь на работу в какой-нибудь офис, где буду сидеть за столом с двумя авторучками в кармане, красной и синей, и принимать решения. У меня будет крыша над головой, чтобы не мокнуть под дождем, будет костюм, ботинки и теплое жилище, а чего еще желать мужчине? Папа говорит, что в Америке можно стать кем угодно, это страна возможностей. Можно быть рыбаком в штате Мэн, или фермером в Калифорнии. Америка – не то, что Лимерик, где все серое, и река-убийца.
Утром, когда вы с папой одни у огня, не нужен ни Кухулин, ни Ангел
По вечерам папа нам помогает делать упражнения. Мама говорит, что в Америке это называют домашней работой, но здесь это упражнения, примеры, английский, гэльский, история. По гэльскому папа нам ничего подсказать не может, потому что родился на Севере и не силен по части родного языка. Мэлаки предлагает разучить с ним все гэльские слова, какие знает, но папа говорит: возраст уже не тот у меня - старого пса новым штукам не выучишь. Вечером перед сном мы собираемся у огня, и если мы просим папу рассказать нам сказку, он сочиняет историю про кого-нибудь из соседей, и в сказке мы путешествуем по всему миру - летаем по небу, плаваем в пучине моря и возвращаемся в переулок. Все в сказке разноцветное, все шиворот-навыворот и задом наперед. Машины и самолеты плавают под водой, а субмарины летают по воздуху. Акулы сидят на деревьях, а гигантские лососи вместе с кенгуру резвятся на луне. Полярные медведи в Австралии бьются со слонами, а пингвины учат зулусов играть на волынках. Рассказав сказку, папа ведет нас наверх и, опустившись на колени, вместе с нами молится. Мы читаем «Отче Наш», трижды «Радуйся, Мария», Боже благослови Папу. Боже благослови маму, Боже благослови наших умерших братьев и сестру, Боже благослови Ирландию, Боже благослови де Валеру и Боже благослови всякого, кто даст папе работу. Потом он говорит: идите спать, мальчики, и помните, что Богу Святому все ведомо, и если кто ведет себя плохо, Он это видит.
Я думаю, мой отец – как Святая Троица, в нем три человека: один утром с газетой, другой по вечерам со сказками и молитвами, и потом еще третий, который поступает плохо, домой приходит с перегаром и требует, чтобы мы умерли за Ирландию.
Мне досадно, что папа бывает плохой, но я не могу отрекаться от него, потому что тот, который со мной по утрам - мой настоящий отец, и если бы мы жили в Америке, я мог бы сказать, как в кино: я люблю тебя, папа, - но в Лимерике так не скажешь, иначе тебя засмеют. Тут можно говорить, что любишь Бога или малышей или лошадей-чемпионов, но если что-то еще – люди решат, что ты умом тронулся.
Днем и ночью соседи выливают помои, и в нашей кухне стоит жуткий запах. Мама говорит, что нас убьет не река Шеннон, а вонь из туалета у нас при дверях. Зимой оттуда все течет и просачивается под нашу дверь, а в теплую погоду мучение и того хуже, потому что появляются мухи, слепни и крысы.
Рядом с туалетом находится конюшня, в которой держат большую лошадь с угольного склада Гэббета. Ее зовут Лошадь по имени Финн, он всеобщий любимец, но конюх-угольщик толком в конюшне не убирает, и запахи доносятся до нашего дома. Вонь туалета и конюшни притягивает крыс, и мы натравляем на них Лаки, нашего нового пса. Он загоняет крыс в угол – это дело он обожает, - а мы забрасываем их камнями и палками, или тычем вилами, которые берем в конюшне, так что от них даже мокрого места не остается. Лошадь тоже боится крыс и встает на дыбы, так что надо вести себя осторожно. Финн понимает, что мы не крысы, потому что мы приносим ему яблоки, когда обчищаем за городом чей-нибудь сад.
Бывает, что крысы увертываются и бегут к нам домой в угольный чулан под лестницей, а там темно хоть глаз выколи и ничего не видно. И даже со свечкой мы их не находим, потому что они тут и там роют ямки, и непонятно, где искать. Если у нас есть дрова, можно накипятить воды и тонкой струей вылить ее из чайника – тогда все крысы повыбегают нам под ноги и прошмыгнут к двери, но если рядом окажется Лаки, он их сцапает и замучает до смерти. Казалось бы, он должен их слопать - а он бросает их на улице кишками наружу и бежит к отцу, выпрашивая кусочек хлеба, смоченный в чае. Соседи говорят, что собака ведет себя несколько странно, но с другой стороны - чего вы хотите, это же пес Маккортов.
Если кто замечает хотя бы крысиный хвостик, маму как ветром сдувает из дому. Лучше вечно бродить по улицам Лимерика – она ни минуты не останется в доме, где есть хоть одна крыса, - и спокойной жизни ей не видать, потому с нами по соседству конюшня и туалет, а значит, обязательно где-то рядом крыса и все ее голодное крысиное семейство.
Мы боремся с крысами и с вонью в туалете. Нам хотелось бы в теплую погоду оставлять дверь открытой, но люди все время ходят туда-сюда с полными ведрами помоев. У кого-то запах более-менее терпимый, но папа злится на всех, хотя мама говорит ему: они же не виноваты, что строители сто лет назад поставили на все дома лишь один туалет, и тот у наших дверей. Папа говорит, что соседи должны выносить свои помои глубокой ночью, когда все мы спим, чтобы мы не мучились от вони.