Практика хатха-йоги: Ученик без «тела»
Шрифт:
«Алмазное тело» в айенгар-стиле
Только в айенгар-стиле, разработанном одним из последователей Шри Кришнамачарьи с акцентом на усиленную практику асан, обнаруживается претензия на преображение тела, которую можно обозначить как «метафорическую профанацию». Однажды после очередной демонстрации асан Б. К. С. Айенгаром некий журналист назвал его «железным», но тот поправил, что по прочности его тело сравнимо не с железом, а с алмазом. Согласно его учению, тело обычного человека состоит из первоэлемента «земля», а хатха-йога позволяет трансформировать телесность на клеточном уровне, делая ее совершенно прозрачной для излучения духа. Метафорически, такое превращение тела подобно преобразованию графита в алмаз под мощным прессингом в глубине недр. Идея «лучезарного тела» действительно составляет суть подлинной традиции хатха-йоги, но никто из современных практикующих не верит в реальность полного преображения. Йога ассоциируется с безупречным здоровьем и волевым характером, иначе она вообще немногим была бы интересна, поэтому учителя редко решаются на столь смелые высказывания. Конечно, мы не находим у Айенгара претензии на превращение тела в «чистый свет» в смысле полного исчезновения вместо смерти, характерного для средневековой
Айенгар-йога первой из множества современных школ хатха-йоги завоевала популярность на Западе во многом благодаря «пропсам», превращающим ее на начальном этапе в йога-терапию, и до сих пор принципы «отстройки» тела в асанах ревностно оберегаются последователями Айенгара, ратующими за «чистоту» своего стиля. Посещение айенгар-класса оставляет впечатление бесконечного страхования с помощью веревок, блоков, матов и т. п., требуещего для начала практики асан признать себя полным инвалидом, не способным вовсе ни на какие правильные телодвижения. Всякого непосвященного одолевает искреннее недоумение, каким образом йога превратила Айенгара, по его собственному определению, из «паразита» в «человека». Однако, в действительности, для самого Айенгара существует прямая связь между обвязыванием веревками и сиянием духа, ибо его метод состоит в продвижении от внешнего к внутреннему, «от поверхности кожи к сокровенной самости», и в конечном счете каждая пора кожи на теле должна стать «глазом» божественного Наблюдателя. Призыв переходить «от фактов — к сути» роднит Айенгара с древними провидцами, которые получали истинное знание путем длительного углубленного самосозерцания. Именно эта «любовь к фактам» заставляет учителей айенгар-йоги отслеживать малейший сдвиг кожи на теле.
Биография самого творца данного стиля хатха-йоги в значительной мере проливает свет на кажущуюся необъяснимость перехода от запредельного к примитивному и требует отдать должное его искренности. Хотя Айенгар и считается почти «самоучкой», особенности его стиля были заложены в период недолгого ученичества у прославленного йогачарьи Шри Кришнамачарьи, а его позиция по отношению к натхам и сиддхам уже обозначена. Когда речь заходит об истоках его учения, сам Айнгар настаивает, что он не «сам себя сделал», а его судьба была последовательно сформирована настойчивой практикой. Переломные моменты его жизненного пути, вынуждавшие совершенствоваться в йоге, являются решающими для понимания его методов преподавания. Ведь только человек, на личном «горьком» опыте испытавший неприемлемость освоения йоги приступом, мог ввести столько вспомогательных средств в обычной практике до среднего уровня. Айенгар неизменно делает упор на «искусство осторожности», начиная с предписания имитации выполнения асан для немощных, а далее настаивая на частом возврате к простейшим асанам, даже после освоения сложнейших из них. Основания для подобной дотошности становятся очевидны, если познакомиться, через какие испытания пришлось пройти самому мастеру в асанах.
Первый невероятный факт биографии Айенгара состоит в том, что сияние духа оказывается способно прорваться сквозь болезненное тело, поначалу травмируя его еще больше. Учитель показал ему сложнейшие асаны, которые обычно выполняют после долгих лет регулярной практики, и дал несколько дней, чтобы довести их до совершенства и демонстрировать. Уникальное сочетание внешней слабости и внутренней силы объясняет то обстоятельство, что «безнадежный» ученик оказался в состоянии выполнить то, от чего ранее сбежал наилучший. На демонстрации он старался изо всех сил, буквально вгоняя тело в невообразимые формы. Так Айенгар навсегда стал йогом, хотя боли во всем теле мучили его еще долго. Вслед за тем произошла новая непостижимая для традиционного обучения перемена: после демонстрации Шри Кришнамачарья решил изменить свою оценку и начал учить йоге «неизбранного». Так, Айенгар в самом начале получил поистине уникальный опыт: усилие, приложенное к изменению личного тела в отдельности, закономерно приводит к изменению совокупности обстоятельств, удерживающих тело в прежних границах. Далее это влияние стало расширяться почти стремительно для обычной размеренной индийской жизни: всего за два года болезненный юноша проделал путь от негодного ученика до признанного учителя, что следует признать за полную неосновательность или гениальность.
Всмотревшись пристальнее в тот период обучения, по окончании которого всякий ученик обыкновенно стремится передать то, чему он научился, здесь мы увидим прямо противоположный случай. Айенгар впоследствии сознательно шел «от противного», стремясь избавить уже своих учеников от повторения собственного опыта, — предпочитая перестраховаться, нежели переусердствовать. Он еще долго находился в неразрешенном противоречии между учителем и собственным телом, подверженном земным законам разрушения. Так, он неоднократно просил учителя научить его пранаяме, но неизменно получал отказ. Основываясь на том, что ему удалось запомнить, он приступил к самостоятельным занятиям пранаямой. Первые шаги давались с трудом: если он делал глубокий вдох, то сил на растянутый выдох не оставалось. Когда же он перестроил практику асан и сделал акцент на наклоны вперед, дыхание начало поддаваться контролю. После прогресса в пранаяме Айенгар начал терять сознание в асанах, но продолжал занятия. Его упорство было вознаграждено: следующие двадцать лет стали «золотым веком» телесности. Тогда Шри Кришнамачарья, в соответствии с традицией, велел снизить физическую нагрузку и медитировать. В итоге, постепенно тело Айенгара начало «сдавать позиции».
Основной вопрос, который всю жизнь решал Айенгар, оттачивая методы практики, звучит так: «Где пролегает путь от гибкости тела к божественности разума?» Выполнение асан и пранаям не самодостаточно, а учит концентрироваться на любом предмете по собственному выбору и развивает способность различения между реальным и нереальным. Практикующий отделяет в восприятии существенное от случайного и достигает не только физической
Итак, все восемь ступеней древней йоги, начиная с дисциплины и кончая просветлением, преподаются посредством методов хатха-йоги. Техническое введение Айенгара «коэффициент сложности» при выполнении асаны учитывает не просто трудность принятия физической формы, а доступность выполнения заданной работы с чувствованием и осознанием. Айенгар уделяет особое внимание трем уровням в практике асаны: конативному, когнитивному и рефлективному. Внешнее копирование положения тела в асане — это конативное действие, обусловленное способностью к волевому импульсу, или проявлению активности разума. При физическом выполнении позы органы чувств начинают ощущать, что именно происходит теперь с телом, — это когнитивное, или познавательное действие. Третья стадия наступает, когда разум наблюдает связь познавания кожей с управлением плотью, и практикующий не просто чувствует, а осознает асану. Разум действует как посредник между движениями мышц и чувствами, налаживая связь со всеми частями тела и анализируя ощущения — это рефлективное действие. Наконец, когда достигается полнота ощущений в деятельности, все три уровня практики сливаются воедино в полноте осознания — от внутренней сути до поверхности кожи, — в чем и заключается духовная практика в айенгар-йоге.
Резюме практики Айенгара, обозначающее границы айенгар-стиля, выражено в его словах: «Я хочу умереть с сознанием того, что сделал все возможное с телом, которое у меня есть».
IV. Фоновый шиваизм-тантризм
Вышеупомянутые истоки хатха-йоги коренятся в более обширных традиционных полях шиваизма и тантризма, несмотря на попытки современных учителей хатха-йоги возводить ее к классической йоге (одной из шести даршан) и ведантической традиции в целом. Только Свами Сатьянанда Сарасвати из Бихарской школы йоги упоминает о тантрических корнях хатха-йоги, добавляя тантру к синтезу йоги и веданты, одновременно отмечая стремление прочих учителей отмежеваться от всякой связи с тантрой из-за ее «дурной репутации» в форме вамачары. Практикующие асаны и пранаямы нередко воспринимают шиваизм и тантризм как совершенно иные формы реализации. Однако, продвигаясь вглубь веков в обратном направлении развития хатха-йоги и минуя на этом пути традиции натхов и сиддхов, мы погрузимся в ритуальные основы практики. Большинство внутренних техник, начиная с жертвоприношения дыханием (пранаямы), были созданы интериоризацией внешних ритуалов. Шива считается первым йогом и представляет собой прототип хатха-йога, а шиваизм — наиболее «йогическое» из всех течений индуизма. Шиваитские мантры лучше всего подходят для практики йоги, а места паломничества шиваитов выступают для хатха-йогов «местами силы», откуда они черпают энергию для практики. Здась приводятся краткий отчет о паломничествах по шиваистским святым местам и обзоры двух систем — кашмирского шиваизма и тантрической ваг-йоги, учителя которых проживают в Варанаси — самом шиваистском городе Индии. Всматриваясь во взаимную дополнительность шиваизма и тантризма, я постараюсь обращать внимание на точки соприкосновения с хатха-йогой.
По шиваитским святым местам
Кедарнатх — древнее место индуистского паломничества, наиболее притягательное для шиваитов и хатха-йогов, ибо там находится древнейший храм Шивы. Также, по преданию, в окрестных горах навсегда исчез Шри Шанкарачарья, что делает их священными и для ведантистов. Однако это не постоянное место для жизни, ибо дорога «наверх» закрывается на зиму, когда Гималаи завалены глубоким снегом. Обычно путь для паломников открывают в конце апреля и закрывают в начале ноября, но сезон муссонов делает Кедарнатх малодоступным летом, когда дороги бывают совсем размыты и перекрыты оползнями. В поселке Гауриконд кончается дорога и начинается крутой подъем по мощеной плитами тропе протяженностью около полутора десятка километров до самого Кедарнатха, почти вплотную к которому застыл сползающий вниз ледник. Индуистская культура паломничества сосредоточена на даршане — видении святая святых храма, которое занимает всего пару секунд. Никого не интересует внешнее: вереница индийцев на тропе плавно переходит в очередь к храму в Кедарнатхе, откуда многие без задержки спускаются вниз и снова садятся в автобус, направляясь в следующий пункт. Я заходила в храм ради даршана всякий раз поздно вечером, чтобы не отстаивать длинную очередь босиком на обледеневших каменных плитах.
Кедарнатх — это первый из пяти «кедаров» (шиваистских храмов), которые вместе носят название Панч-Кедар, но об остальных ныне помнят немногие даже среди правоверных индуистов. Два года спустя после посещения Кедарнатха я побывала в двух следующих — Мадхьямахешваре и Тунгнатхе, к которым ведет уже совершенно безлюдная тропа от деревни к деревни, где встречаются лишь редкие путники и почти никогда западные туристы. Мы ходили вместе со Свами Пранавом из Ришикеша, что сильно облегчало общение с местным населением на хинди и устройство на ночлег в деревнях. Однако в самих местах паломничества было слишком холодно оставаться долее чем на одну ночь, поскольку все кедары находятся на значительной высоте — от 3500 до 4500 м. К тому же неожиданно Гималаи завалило снегом, и вместо посещения двух последних кедаров (Рудранатха и Кальпешвара), расположенных в наиболее труднодоступных отдаленных местах, мы со свамиджи решили спуститься в Гопешвар, где тоже находился древний храм Шивы и его знаменитый Трезубец. Вообще, по дороге почти в каждой деревне расположен небольшой шиваистский храм или хотя бы открытое святилище с Лингамом.