Правда о Порт-Артуре. Часть II
Шрифт:
Это какой-то надземный адъ, кошмаръ.
"Одаренные" ршили воевать, а "тоже люди", съ срыми окровавленными лицами, съ блуждаюшими отъ боли и ужаса глазами, все прибываютъ.
"Тоже люди" все подносятъ искалченныхъ "тоже людей".
Кругомъ суетятся измученные безсмнной работой доктора, сестры, фельдшера, санитары — эти ангелы-хранители страждущаго міра.
— Сестрица, вотъ этому надо новый бинтъ скорй наложить, ужъ больно много крови теряетъ.
— Сейчасъ, сейчасъ, видишь — зашиваю.
— Да
— Бери этого — бросилъ фельдшеръ, занятый раной, изъ которой фонтаномъ бьетъ кровь.
— Мимо, братецъ, дорогой померъ — сумрачно говоритъ носильщикъ. — Носилки бы ослобонить — тамъ на позиціи недостатки.
— Ну-у берите этого. Живъ еще.
Носильщики быстро поднимаютъ.
— Ой, ой, ой, голубчики, родные, полегчай. Легче, легче. Н-ни — надо! — голосомъ отъ адской боли взвылъ раненый и стихъ.
Быстро подходитъ докторъ, весь въ бломъ, окровавленный, съ засученными рукавами, взглянулъ и отрывисто говоритъ:
— Сейчасъ кончится. Отнесите въ сторону. — Онъ поворачивается къ рядомъ лежащему, откидываетъ шинель и нащупываетъ зіяющую рану.
— Господи, Господи, Господи, помилуй — шепчетъ въ полубезсознательномъ состояніи изувченный.
— Этого въ операціонную. — Ну, живо, братцы, раскачивайтесь!
— Сестрица, а сестрица, сердешная, этотъ вотъ отходитъ и руку откинулъ — растерянно, съ тупымъ выраженіемъ лица треплетъ за руку сестру маленькій стрлокъ, (у него вся грудь въ крови). — Помоги этому — значитъ, землякъ мой; дотащилъ сюда.
Подходитъ сестра, совсмъ, совсмъ юная. Она успла уже привыкнуть къ картинамъ всяческихъ страданій, но и у ней навернулись слезы, углы губъ дрогнули. На носилкахъ лежалъ совсмъ еще мальчикъ. Блое лицо, безъ кровинки, но съ выраженіемъ жестокаго, казалось безысходнаго страданія.
Наклонилась она. Руку взяла. Умирающій другой рукой впился въ нее. Она стремится его утшить.
Раненый смотритъ на нее широко раскрытыми глазами, порывисто, тяжело дышитъ… Мучительная агонія въ полномъ разгар.
— Ш-ш-ш… — видимо хочетъ, силится онъ что-то сказать, но выходитъ лишь свистъ и шипніе, а глаза, потухающіе глаза мучительно о чемъ-то молятъ…
. . . . . . . . . . . . . . . .
…Надъ больнымъ наклоняется докторъ, стягивая шинель… Животъ развороченъ, какая-то каша…
Докторъ отвернулся и скороговоркой:
— Сестрица, этотъ безнадеженъ. Другіе ждутъ вашей помощи.
Порывисто вскочила та, потянувъ за собой безнадежнаго. Оторвалась отъ него и, смертельно блдная, съ глазами, полными слезъ, нетвердой походкой пошла къ ожидающимъ.
Все ночь еще темная.
Раненыхъ все подносятъ. Много, много ихъ. Священникъ въ эпитрахили наклоняется то здсь, то тамъ.
Штурмъ идетъ, канонада усиливается. Другъ друга не слышатъ, кричатъ.
— Да ты поставь носилки-то прямо — видишь, мается.
— Ой, маюсь, братцы, пришла смерть, здсь, вотъ тутотка жжетъ, охъ, испить бы…
. . . . . . . . . . . . . . .
— Слава Теб, показавшему намъ свтъ.
Да, я… въ церкви.
— Слава въ вышнихъ Богу, и на земли миръ… — тихо, мелодично отвтилъ хоръ.
Желтая масса халатовъ волной опустилась на землю.
Я не могъ стоять дольше — у меня закружилась голова, и горло сдавило.
Жалость, безсиліе, безпомощность… Тяжело!
Вышелъ за ограду церкви.
Тихій вечеръ. Звздъ много. Народившійся мсяцъ какъ бы въ полусн льетъ свой слабый свтъ на дремлющій
Лишь на сверо-восточномъ фронт раздаются рдкіе орудійные выстрлы. Щелкнетъ, словно хлопушка, ружейный выстрлъ. Зататакаетъ и оборветъ пулеметъ. Опять все тихо. На мор тишь. Городъ спитъ. Кругомъ враги притаившіеся.
— …и на земли миръ… — неотвязно звучитъ мотивъ великаго христіанскаго славословія.
Нтъ, никогда еще на земл не было мира и не будетъ, пока люди не начнутъ славить Бога не только на словахъ, но и на дл.
Объ этомъ теперь можно только мечтать.
2 октября.
"…Въ виду неудачи первой вылазки ршено было сдлать новую попытку произвести съ форта № 2 развдку… Охотниковъ собралось 62 человка и 5 саперъ. Руководителемъ вылазки взялся быть бывшій штурманъ дальняго плаванія, прапорщикъ флота Алалыкинъ…
…По плану, Алалыкинъ со стрлками долженъ былъ пробраться съ лвой стороны форта, какъ мене наблюдаемой противникомъ: два сапера съ надрывными патронами, въ 18 ф. пироксилина каждый, должны были итти сзади, остальные 3 сапера, также съ патронами, вышли по лстницамъ, выходящимъ въ углу форта къ проволочной сти расположенной по гласису, и отсюда должны были броситься вмст съ двумя, шедшими слва по гласису, стараясь отыскать минные колодцы и подорвать ихъ въ то время, когда охотникамъ-стрлкамъ удастся оттснить японцевъ изъ ближайшей параллели.
Въ 12 ч. ночи съ форта II-го произвели условный выстрлъ изъ миннаго аппарата миной Уайтхеда съ 70 ф. пироксилина. — Раздался страшный взрывъ — повидимому, мина не попала въ окопы… и черезъ 10 минутъ японцы снова принялись за работу… По этому сигналу, охотники должны были, обогнувши фортъ, двинуться на японскія параллели.
…Прошло 10–15 томительныхъ минутъ… раздалось 67 выстрловъ… все стихло.
Черезъ полчаса вернулись люди, а за ними чуть не плачущій Алалыкинъ. Оказалось, что посл того, какъ съ японскаго поста послдовали выстрлы, ранившіе 2 охотниковъ, остальные повернули назадъ, и когда Алалыкинъ обернулся, то увидлъ, что остался съ 3 матросами, и, конечно, принужденъ былъ вернуться обратно.
Вылазки снова потерпли полную неудачу — ужъ очень ослаблъ нервами нашъ солдатикъ, въ немъ нельзя узнать прежняго легендарнаго русскаго воина. Обидно, придется итти впередъ нашими контръ-минами на ощупь".
Я не могу согласиться съ покойнымъ Сергемъ Александровичемъ.
Не нервами ослабъ нашъ "солдатикъ", въ немъ живъ еще духъ суворовскихъ чудо-богатырей.
Не то!
Съ нашимъ солдатомъ-воиномъ нужно умть обращаться. Не нужно забывать, что эта "безотвтная срая скотинка" хоть и немного, но умственно и духовно постепенно развивается.
Не нужно забывать, что она уже полуграмотная. Нужно помнить, что она уже понемногу начинаетъ относиться критически ко всему вокругъ происходящему.
Приказъ генерала Стесселя по адресу поручика Ендрежіевскаго глубоко запалъ въ души стрлковъ.
Они и такъ, благодаря ненормальному теченію нашей войсковой жизни, большей частью лишь боятся, но не любятъ и не довряютъ своимъ офицерамъ.
Стессель же своимъ глумленіемъ надъ геройски-храбрымъ Ендрежіевскимъ усилилъ это недовріе къ офицерамъ вообще, а къ офицерамъ, вызывающимъ ихъ на дло крайне рискованное, въ частности.
А вдь жить и жить подольше всмъ хочется. Все равно какъ, но лишь бы жить.