Правда о Порт-Артуре. Часть II
Шрифт:
Только "Монголія" на простор этой ночи ближе всхъ къ враждующимъ, она ихъ понимаетъ, она имъ сочувствуетъ. У ней нтъ враговъ.
— …Небо и ночь, звзды и океанъ безучастны ко всему, что здсь творится и произойдетъ. И завтра и всегда они будутъ. Будутъ привтливо свтить, играть волной океана, гоиимой втромъ, отражающей красивое, полное поэзіи, но безучастное небо….
— Полное поэзіи, но безучастное небо! Обыкновенное явленіе! Чмъ больше красоты и поэзіи — тмъ холоду больше. Все сводится къ тончайшему эгоизму… сказалъ
Кругомъ тоже все стихло.
Только тамъ, въ батарейныхъ палубахъ и судовыхъ лазаретахъ, никакъ не могли стихнуть. Тамъ гомонъ стоялъ.
Тахмъ умирали, тамъ страшно страдали, корчились, змями изгибались, то съ мольбой, то грозно призывая вс силы небесъ, земли и ада.
Они на помощь звали эти силы…
Въ мор опять засверкали вспышки, загудли выстрлы.
— Да, совершенно врно. Чмъ больше поэзіи, красоты, тмъ холоду больше, тмъ недоступнй жертва собой, своей жизнью, благополучіемъ, даже своимъ покоемъ… задумчиво сказала одна изъ сестеръ милосердія.
Только "Монголія", еще въ Артур вырвавшая изъ когтей смерти не одну жизнь, самоотверженно шла за людьми, призванными умереть. Здсь она ихъ единственный, но врный другъ, готовый погибнуть съ ними и за нихъ.
Правда, въ нее преднамренно не стрляли, но она могла ежесекундно нарваться на мину и поити ко дну.
А если зарвется, близко подойдетъ, чтобы во-время подать нужную помощь — не пощадитъ ея и снарядъ.
Уже начало свтать. Вспышки все рже и блднй, выстрлы дальше и глуше.
Разсвтъ.
Мглистый, непривтливый разсвтъ. Оріентироваться въ положеніи судовъ немыслимо.
Съ наступленіемъ полнаго разсвта по носу открылся островъ Кеппъ, а съ лвой стороны — крейсеръ "Паллада" и миноносецъ, державшіе курсъ на Артуръ.
Войдя въ кильватеръ "Паллады", "Монголія" пошла за ней въ Артуръ.
Подойдя къ Ляотшаню, "Паллада", освдомленная о набросанныхъ японцами за ночь минахъ, отдала якоря; ея примру послдовала "Монголія".
Въ это время на горизонт съ юга показались еще три судна, оказавшіяся "Побдой", "Полтавой" и "Пересвтомъ", которыя, не обращая вниманія на тралящій караванъ, прошли на вншній рейдъ съ миноносцемъ.
По сигналу, съ "Монголіи" были спущены шлюпки за ранеными.
Когда входили на вншній рейдъ, тамъ стояли уже "Ретвизанъ" и "Севастополь". "Ретвизанъ" пришелъ ночью, "Севастополь" на разсвт.
Черезъ нсколько времени къ "Монголіи" подошелъ тралящій караванъ и началъ тралъ. Когда стали разворачиваться, — съ лвой стороны у носа взорвалась мина. "Монголія" вся вздрогнула и закачалась.
Подходя къ своему буйку, "Монголія" была предупреждена голосомъ со шлюпки, что тамъ усмотрна полупловучая мина; пришлось свернуть.
Въ 12 часовъ "Монголія" благополучно вошла въ гавань и начала пріемъ раненыхъ. Воля Провиднія пощадила "Монголію."
Разсказъ
Все было хорошо на броненосц. Ничто не напоминало о томъ, что намъ предстоитъ вступить въ бой. На броненосц жизнь текла безъ особыхъ измненій. Офицеры спокойны, матросы тоже. Вс прехладнокровно исполняютъ свое дло.
День на рдкость хорошій: тихій, солнечный. Поднялась на палубу.
На палуб броненосца по обыкновенію все сверкало чистотой.
Я всматривалась и въ офицеровъ и въ матросовъ, думала, что они внизу только такъ спокойны. Нтъ! какими я ихъ видла въ каютъ-компаніи, такими они были и здсь.
Только командиръ нашъ выглядлъ серьезнй и озабоченнй.
Когда показались японцы, задымились на горизонт трубы, вс словно повеселли.
Жутко было, когда шли минами. Я знала, что броненосецъ могъ ежесекундно подорваться. А какъ мины прошли, на душ стало совсмъ легко.
Когда узнали, что показались японцы, совсмъ уже не было страшно. Опять поднялась наверхъ.
Долго шли рядомъ съ японцами. Ихъ отлично было видно.
Когда же японцы начали понемногу отставать — совсмъ повеселла.
Воскресла надежда, что удастся пройти во Владивостокъ.
Потомъ пошло все хуже и хуже.
Японская эскадра стала сближаться. Начался бой. Снаряды неслись съ такимъ ревомъ и воемъ, рвались съ такимъ ужасающимъ громомъ и грохотомъ, что бывали мгновенія, когда казалось, что все кончено.
Броненосецъ весь дрожалъ и гудлъ отъ своихъ выстрловъ, машина работала съ какимъ-то клокочущимъ гуломъ.
Когда же въ броненосецъ начали попадать снаряды, да еще рваться, это было уже нчто, не поддающееся описанію. Сначала было такъ страшно, что минуты казались часами, а потомъ ничего, привыкла.
Начали прибывать раненые. Ужасныя то были раны, ужасныя мученія. Боже, какъ мучились они, только что здоровые, сильные, жизнерадостные! Многіе жалобно стонали, кричали. Но шумъ, трескъ былъ такъ великъ, что ихъ стоновъ и крика не было слышно.
Я съ Лидіей Михайловной Нипениной сидла въ перевязочномъ пункт. Кругомъ раненые, истерзанные осколками снарядовъ. Слышимъ, въ броню ударилъ снарядъ. Ничего, выдержалъ "Пересвтъ", только весь задрожалъ и затрясся. Еще, еще.
Вдругъ, одно только мгновеніе — страшный свистъ, трескъ, грохотъ. Совсмъ оглушило. Дышать трудно, головокруженіе, тошнота.
Это былъ разрывъ снаряда. Вс, кто могъ, побжали наверхъ. На насъ, конечно, никто не обращалъ ровно никакого вниманія.
Я говорю — Лидія Михайловна, побжимъ. Побжали наверхъ, а тамъ — цлый адъ: ливень снарядовъ и осколковъ, огонь, дымъ.