Правда о Порт-Артуре. Часть II
Шрифт:
Представьте его положеніе. Всю ночь наши батареи буквально засыпали снарядами вс склоны Дагушаня, въ особенности были ужасны разрывы 15-пудовыхъ бомбъ Зейцевской батареи, которыя, вы помните, всю ночь до самаго разсвта рыли Дагушань. Несчастный долгіе часы одинъ лежалъ въ этомъ аду. Ежеминутно взрывъ снаряда могъ превратить его въ ничто. Было отчего посдть. Но Богъ хранилъ нашего защитника. Не тронулъ его снарядъ, ни одинъ изъ сотни тысячъ визжавшихъ вокругъ осколковъ.
Наступилъ давно желанный разсвтъ. Вс батареи замолкли. Только Крестовая и Зейцъ каждыя 5
Я думаю, рдко кто ждалъ съ такимъ нетерпніемъ, съ такой жаждой восхода солнца, какъ этотъ измученный человкъ.
Взошло солнце. Огонь окончательно прекратился. Наши санитары замтили несчастнаго. Видятъ, какъ онъ движется, видятъ, что подымается — но силы измнили: только конвульсивное движеніе — и опять упалъ и затихъ. Раненый лежитъ на самой вершин, у подножья правой сопки Дагушаня, на склон обращенномъ къ намъ.
Спшатъ четверо санитаровъ. Быстро поднимаются наверхъ съ носилками. Запыхались, торопятся. Уже различаютъ японцевъ, выглядывающихъ изъ-за гребней. Не дошли 30 шаговъ до раненаго. Въ упоръ залпъ, одинъ за другимъ.
Схватили раненаго и кубаремъ, оставивъ носилки, бросились внизъ. Двое санитаровъ и раненый получили по пул. Весь путь прошли они подъ огнемъ. Японцы, очевидно, задались цлью со всми покончить.
Какая отвратительная, непонятная жестокость!
Долго еще лежали, бля подъ солнцемъ, оставленныя героями-санитарами носилки, напоминая объ ужасной ночи, проведенной на Дагушан нашимъ раненымъ стрлкомъ.
Бомбардировка Артура съ суши продолжается систематически — обыкновенно съ 7 час. утра до и или 12 дня, и затмъ вновь съ 2 или 3 часовъ до 6–7 часовъ вечера.
Существенныхъ поврежденій городу не причинено. Стрльба производится, очевидно, по квадратамъ, т. к. паденіе снарядовъ наблюдается одновременно лишь на опредленной, сравнительно небольшой, площади.
Противникъ задался цлью уничтожить намъ эскадру, портъ и портовыя мастерскія.
Артиллерійскій огонь осаждающаго настолько былъ мтокъ, что посл 3-хъ перелетовъ и недолетовъ начиналъ въ буквальномъ смысл слова „гвоздить“ всю площадь порта. Скверно тамъ было.
Въ начал бомбардировокъ опасно было показываться на улицахъ, прилегающихъ къ порту. Улицы быстро пустли.
Но какъ только замчали, что противникъ пристрлялся, движеніе постепенно возстанавливалось.
28 іюля въ газет „Новый Край“ мы читали: „Начальникъ укрпленнаго раіона генералъ-лейтенантъ Стессель приказалъ, чтобы на будущее время вс магазины были открыты, какъ до начала бомбардировки, такъ и во время ея.“ Теперь, когда прошло уже много времени, я часто задаю себ вопросъ, какъ могъ генералъ Стессель ршиться отдать подобный приказъ.
Во время осады никто не могъ разршить этого вопроса.
Чмъ руководствовался генералъ Стессель, требуя отъ торговыхъ служащихъ подобнаго самоотверженія?
Нужно помнить, что вс торговыя заведенія были расположены на улицахъ, прилегающихъ
Что оставалось длать служащимъ? Подчиниться нелпому приказанію!
Генералу Стесселю, кром отдачи несуразныхъ приказовъ, абсолютно нечего было длать, но проявлять свою власть хоть на комъ-нибудь страстно хотлось. Вотъ, за отсутствіемъ серьезныхъ длъ, выжидая отвта съ свера, онъ и занялся преслдованіемъ жителей.
Начнется бомбардировка. Снаряды, давая недолеты, рвутся по улицамъ, по которымъ расположены значительнйшіе магазины.
На улицахъ, кром нижнихъ чиновъ, никого.
Чмъ дальше — тмъ было хуже. Очевидно, орудія осаждающаго разстрливались и теряли свою мткость. Положимъ, впослдствіи они стрляли залпами уже прямо по городу.
Итакъ, на улицахъ никого. Все притаилось въ домахъ.
Магазины открыты, приказчики сидятъ безъ дла, въ ожиданіи…….. только не покупателя, а снаряда. Входишь въ магазинъ: ясно, что люди страшно нервничаютъ, но стараются владть собой, скрываютъ страхъ, а то и ужасъ, выражающійся на ихъ лицахъ при гром взрыва то на улиц, то въ сосднемъ дом на Военной гор; въ порту непрерывный грохотъ взрывовъ.
Одни страшно угнетены — словно къ смерти приговоренные, другіе какъ-то неестественно много смются, суетятся.
Долго продолжалось это испытаніе, но, когда снаряды начали попадать въ магазины, когда оторвало ногу бухгалтеру торговой фирмы „Кунстъ-Альберсъ“, коммерсанты пришли просить защиты у Смирнова.
Вспоминаю такой случай. Вечеръ, 5 часовъ. Магазинъ „Кунстъ-Альберсъ“ закрылся, и служащіе группой идутъ въ общежитіе. Идетъ навстрчу Стессель (городъ въ этотъ день не бомбардировался); служащіе его привтствовали, поклонились. Но не особенно подобострастно — слегка лишь приподняли шляпы.
Стесселю такая развязная недисциплинированность не понравилась. Онъ имъ даже не отвтилъ, а осадивъ коня, прямо спросилъ:
— Вы кто такіе?
— Служащіе „Кунста-Альберса“ — былъ отвтъ.
— А, знаю, знаю. Это все блиндажники! Ну чего вы прячетесь въ блиндажи, чего бережете свою торгашескую шкуру? Все равно, сколько ни прячьтесь, придетъ трудное время, всхъ упеку въ такое мсто, откуда врядъ ли вернетесь…
Служащимъ (большинство германскіе подданные) пришлось безмолвно слушать возмущеннаго генерала.
Что они могли сказать или возразить всемогущему воину?!?
Стессель съ искреннимъ презрніемъ смотрлъ на покорно внимавшихъ ему штатскихъ „въ торгашескихъ шкурахъ.“
Наконецъ онъ тронулъ коня, но не утерплъ и, обернувшись, въ догонку послалъ имъ:
— Вс вы трусы подлые, только портите мн гарнизонъ. Подождите, я вамъ еще покажу!..
Приказчики, прибавивъ шагу, удирали отъ воинственнаго и храбраго генерала.
Въ пустынной улиц еще долго гудлъ голосъ начальника раіона, поносившаго ненавистныхъ ему „торгашей“.