Правила эксплуатации ведьмы

Зингер Татьяна

Я подняла маму за локти. Она перестала кричать, только задыхалась от всхлипов и одними

губами молила о пощаде.

Всемил с Лисом благоразумно отмалчивались. За забором собралась целая толпа

любопытствующих. Некоторые держали наготове вилы или косы. Народ выжидал.

А в сенях показался белобрысый остроносый мальчуган, в котором я узнала младшенького

братца. Он нахмурился, но затем взвизгнул и подбежал ко мне.

— Ладка! Приехала!

Всё не

так плохо, если хоть один человек в этом месте до сих пор рад меня видеть.

Пункт тринадцатый. Не пытайтесь погубить ведьму, будучи неуверенными в своих силах

«Любовь — штука сложная.

Не всегда поймешь, где грань между

чистыми чувствами и развратом».

Из воспоминаний блудницы.

Братишка, спотыкаясь о порожек, подлетел ко мне да сжал в настолько крепких объятиях, что я робко пискнула и затихла.

— Ты — гадина! — громко известил голубоглазый мальчонка.

— Знаю.

Истор наконец-то отошел, и я вновь смогла дышать.

— Обещала вернуться, а сама… — продолжал ныть братишка.

Затем он шепнул что-то на ухо маме, и та удалилась к толпе, бочком проходя мимо Всемила

с Лисом. Истор, проследив за тем, как народ живо переругивается с матушкой,

неодобрительно покачал головой.

— Не боишься меня? — я оскалилась.

— Зачем? Ты, конечно, негодяйка, но не злая. Ты ведь не злая?

— Нет, — подумав, пристыдилась я. — Ты так вырос. Выше меня стал! Сколько тебе, кстати, лет?

Братец хихикнул, но не ответил. Сбоку взвыл князь, которого доселе никогда не встречали с

факелами. Пока народ обсуждал, оставлять ли нас в живых, мы вошли внутрь.

В доме стоял аромат щей да свежескошенной травы. Запахи улыбок, переживаний, которые

невозможно забыть и после столетий отшельничества. Так пахло детство, когда по ночам

можно зарыться носом в набитую соломой подушку или вынимать из неё травинки, а после

плести из них косички. А на рассвете слушать крики неугомонных шутников-петухов, мечтая свернуть им шеи. Так пах колючий сеновал, от которого чесалась спина, а на утро

приходилось отряхиваться от налипшего к волосам сена.

За порогом стихли голоса, и вернулась чуть успокоившаяся мама. Она неуверенно обнялась

со мной, тотчас отстранилась и ушла за чесноком, словно чернокнижье передавалось по

воздуху.

Холодная колодезная вода смыла налипшую за дни дороги грязь. Под ногтями, казалось, начиналась собственная жизнь, поэтому я с удовольствием оттерла там до красноты в

пальцах. Заодно промыла подсохшие раны и перевязала лодыжку.

Свежий ветерок донес аромат оладий. Масленых, жирных, таких любимых мною. Сидящий

рядышком

Кот навострил уши и сбежал. Когда я вернулась в дом, существо уже пыталось

откусить кусок пышной лепешки, но обжигалось и обиженно вопило, подцепляя тесто

когтями. Мама рассматривала его с осуждением, но не сгоняла. Боялась.

Спутникам приготовили одежду моих многочисленных родственников, но пообещали отдать

только после помывки. Поэтому сейчас матушка в страхе разглядывала измазанный кровью

наряд Лиса, а братишка интересовался, откуда «господа знакомы с Ладкой». Господа

застенчиво краснели и не признавались в постыдном побеге из Капитска.

— Чем ты занималась все эти годы? — заприметив меня, брат мгновенно сменил тему.

Можно, конечно, поведать печальную историю о болоте и старухе-ведьме. Но я, кокетливо

заправив прядь вымокших волос за ухо, начала сочинять сказку о дружбе со столичными

магами. Уважение постепенно появлялось на лицах родни.

— А где папа?

Я поняла, чего мне не достает. Грубого, рваного баса отца и его тяжелых шагов по

деревянному настилу.

— Издох окаянный, — вымученно отмахнулась матушка.

Сердце бешено запрыгало по груди. В горле запершило.

— Мам, — цокнул Истор, — зачем ты врешь? К Альке он ушел, к соседке нашей.

— Сорок летов вместе прожила со свиньей! Лучше б издох! — возмутилась мама, ударяя

кулаком по столу. Тарелки подпрыгнули, молоко пролилось осоловевшему от переедания

Всемилу на штаны.

— Так дитё родилось, вот он и… — рассудительно вставил братец.

Я усмехнулась. Папуля всегда отличался любвеобильностью к особям женского пола. Его не

исправила даже старость.

Мама, забыв узнать, что мне потребовалось от родной деревни, привычно журила

«несмышленую дуреху». По её словам я зря прожигаю данную мне богами жизнь, не рожая и

не выходя замуж. Я легко представила картину непрерывного рожания и замужеств, от чего

начала судорожно закашливаться. Матушка горько сказала: «Заболела, бедная моя. Не

помогают тебе бесы от хвори, так я медка целебного принесу!» После этих слов я

закашлялась куда яростнее.

Для Лиса со Всемилом растопили жаркую баню. Я хотела было отправиться мыться вместе с

ними (чего я там не видела, если детство провела с мальчишками?), но, заметив смущение

князя, передумала.

— Почему с тобой варрен? — губами шепнула мама, убедившись, что спутники ушли.

— А?

Тишина в бане настораживала. И я, всерьез озабоченная возможностью этих двоих прибить