Правила эксплуатации ведьмы
Шрифт:
Варрен радостно оскалился, завидев меня. Я тоже хотела улыбнуться, приставив к его горлу
найденный «подарочек», но только мотнула головой и уселась на подоконнике, покачивая
босыми пятками.
— Как спалось, дочурка? — спросила мама. — Как в детстве?
— Если бы… — горько отозвалась я.
— А на чердаке так хорошо, — хмыкнул заспанный князь. — Тихо, тепло. Никакой
мошкары. Присоединилась бы к нам.
Он неоднозначно подмигнул.
— Ага, — выплюнула
С этими словами я, неловко взмахнув руками, вылетела из кухоньки прямо через оконный
проем. Костлявая часть пониже спины неприятно заныла. Очевидно, падение показалось
остальным нормальным явлением, потому как никто не побежал меня спасать. Всемил
только удивленно вопросил:
— Что с ней такое?
— Не выспалась? — робко предположил братец.
— Может, и так. — Раздался самодовольный голос варрена.
Если бы я могла подняться и не рыдать от боли и хохота одновременно, то Лис недолго бы
считался героем-любовником. Всего пара поцелуев! Что он возомнил?!
Увы, разливающийся по поверхности кожи синяк мешал спешным подъемам. Обратно
влезла я только с третьей попытки и не без помощи язвительного братишки.
— Как прошел полет?
Я залепила Истору громкий щелбан.
Начиналось новое утро. Первое после окончательного падения. И если бы им считался
только вылет из окна.
Пункт четырнадцать. Не нападайте на неё открыто
"Ведьму веселит ваша слабость.
Не медлите и не разменивайтесь на беседы".
Из речи охотника.
Завтрак плавно перетек в повторный сон. На сей раз — не омраченный чьими-либо
приходами.
После, когда солнце плотно уселось на небесах, я навестила отца. С папой всегда было легко.
Он ничего не требовал, не ожидал, не учил уму-разуму. И сейчас, сменив семью, принял
загулявшую дочь с радостью. Будто прошла от силы неделя. Уже порядком захмелевший
папенька предложил напиться с ним за компанию. Из-под стола была извлечена початая
бутыль мутной жидкости.
— Нет, спасибо, — я едва заметно скривилась.
— Мне же больше достанется! — изрек папа, разливая брагу. — Эй, Алька! Не вздумай
браниться. У меня, это, счастье — дочка приехала.
Папенькина зазноба высунулась из сеней, повела плечами и, со злостью сплюнув,
продолжила подметать пол. Отец аж засиял от свалившегося на него счастья.
Обо мне он забыл уже после четвертого стакана. И, когда я вынырнула из теплых объятий и
сбежала, не заметил пропажи. Так и сидел, смахивая слезы и сетуя о тяжелых буднях.
К сестрам я не пошла — никогда не пылала любовью к ним. Вначале
принципиально не надевала обувь или не уходила. В плескании отмершей после зимы воды
чудилось нечто забытое. Заодно начисто отмыла ножик от смолы и крови, превратила его
обратно в бесполезный столовой прибор.
Ребятня, спрятавшись по кустам, шепталась о заезжей ведьме. Они нарочито громко
придумывали истории про мои похождения. А когда я собралась уходить, малышня с
визжанием разбежалась — только бы жуткая чернокнижница не заворожила их.
Чернокнижница плевать хотела на детей. Она, недолго думая, влезла на любимый дуб, старый как сама деревня. Тот раскинулся в самой середине Приречных зорей и за годы
приобрел множество вырезанных на коре любовных признаний. Я уселась у верхушки и
принялась вглядываться в кажущуюся крошечной деревушку. Вечерело, кисельные тучи
скрывали солнечные лучи. Воздух потяжелел.
За подглядыванием меня и застал Всемил.
— Эй, что ты там забыла? — закричал он.
— Да так, сижу, — откликнулась я. — Искал?
— По просьбе твоей мамы.
Я в одно мгновение перелезла на нижние ветки. Приняв галантно протянутую ладонь князя, спрыгнула вниз, отряхнулась. Подумывала ещё поклониться и потребовать оваций, но
поняла, что Всемил и без того обескуражен моим мастерством.
— Говорит, — продолжил он, — хочет повидать.
Неужели матушка вспомнила о любви к дочери-неудачнице? Верилось с трудом, но на душе
почему-то полегчало. Значит, меня здесь ждали. Я не была чужой.
На обратном пути нам встретился вихрастый рыжеволосый паренек в безобразной одежде
всех цветов радуги. Он, завидев меня, схватился за сердце и вопросил:
— Вы из города?!
— Да, — призналась я, на всякий случай прячась за князя. Тот загородил моё тельце
широкой спиной и подбоченился. Экий храбрец.
— Ведьма? — продолжил допрашивать паренек.
— Д-да, — машинально кивнула я. — Нет! Я — чародейка.
Он надул губы, но махнул рукой. Дескать: «Пойдет и такое».
— Вы обязаны меня выслушать, — заявил паренек, взлохмачивая и без того топорщившуюся
челку.
— Да ну? — В глазах появился озорной блеск.
— Именно. Я — поэт, слагающий славные сказы о бесовских отродьях. Меня пророчат в
великие сказатели!
— Кто пророчит?
— Да все, — скоро ответил паренек. — Лучше послушайте…
Мальчишка предусмотрительно преградил нам с князем дорогу, едва не упав на колени.