Правила подводной охоты
Шрифт:
Наплававшись вдоволь, я протиснулся между скал и взобрался на камень к Молчунье.
«Пойдем, поедим», — она шевельнула пальцами.
Идея была хорошей, потому что после заплыва аппетит у меня разыгрался не на шутку.
После еды Молчунья, раздевшись до плавок, легла на подстилку и подставила спину солнцу. Оно опустилось довольно низко, но все еще обжигало. Я лег рядом, прижавшись щекой к плечу подруги.
«От тебя пахнет полынью», — показала она.
Я не хотел отвечать, потому что ощущал приближение ни с чем не сравнимого состояния, когда знаки
Кажется, она поняла мое состояние — ее ладонь легла мне на затылок и взъерошила короткую стрижку. Я подкрался губами к кромке волос за ее ухом и зажмурился от наслаждения, целуя жаркую, пропитанную солнцем кожу. Ветер был с нами третьим, но я не стеснялся его. Он волнами пробегал по нашим телам, ласкал их, словно огромный кот, которого можно чувствовать, но невозможно увидеть.
Молчунья напряглась, прижимая меня к себе, грудь ее стала вздыматься чаще. Я тоже разгорался, словно кувыркавшийся с нами ветер раздувал во мне пламя. Сдерживаться дальше не было сил, и я, стянув с подруги майку, пробежал губами по ее животу, поднимаясь выше и выше, до самой шеи. В голове закружилось, и мне казалось, что мы вдвоем парим в бескрайнем пространстве.
Я стащил с себя и с нее остатки одежды, и мы прижались друг к другу. Мы какое-то время играли, не давая губам соединиться, а потом, изнемогая от страсти, слились в поцелуе.
Казалось, остановить нас уже невозможно, как нельзя погасить раздуваемый ветром пожар, но, к моему удивлению, Молчунья вдруг решительно меня отстранила.
«Я не могу», — она шевельнула пальцами и мотнула головой.
«Что случилось?»
«Не знаю. Ты горький».
«Ты вбила себе в голову неизвестно что, — расстроившись, я сел на подстилке. — У тебя паранойя».
«Нет. Ты жил на материке, а я на острове. Вокруг меня всегда был океан, и я знаю, как он меняется».
«Но я здесь при чем?»
«Не надо было тебе купаться. Не сейчас, не сегодня».
«Давно я не слышал подобного бреда».
«Не злись. Я очень тебя хочу, но не могу с собой ничего поделать. Мне кажется, что океан тебя изменил. Совсем немного, но, если мы с тобой соединимся сегодня, произойдет что-то страшное».
«У тебя кончились таблетки? — догадался я. — Ты боишься залететь?»
«Да».
«Но не обязательно…»
Она сжала мои пальцы, не дав договорить.
«Не надо. Я так не хочу. Давай лучше завтра».
Я готов был всерьез психануть и еле сдерживался. Молчунья оделась, и я последовал ее примеру, уже зная, что ничего не будет. Внезапно и оглушающе ринулись на меня звуки мира — добровольная глухота развеялась без следа, сделав окружающее привычным, пыльным и плоским. Ветер перестал быть живым существом, став обычным потоком воздуха. Он грохотал в ушах и разбивал море о камни. Чайки кричали над головой.
— Чертова дура! — сказал я вслух. — Маньячка хренова.
С
— Ну и иди к черту! — выкрикнул я, зная, что Молчунья меня все равно не услышит. — Уродка!
Психика у нее действительно была надломленной. То вспышки гнева ни с того ни с сего, то нытье без всякого повода. С одной стороны, все это понятно — физическая ущербность без следа не проходит, но с другой, почему я это должен терпеть?
Молчунья подошла ко мне сзади и потянула меня за локоть, привлекая внимание.
«Не обижайся», — она умоляюще глянула мне в глаза.
«Не буду. Просто ты сама хотела, я же чувствовал».
«Да. Но что-то случилось, и я теперь не могу. Хочу, но не могу. Так бывает. Если бы с тобой такое случилось, я бы не обиделась».
Жар во мне остывал — медленно, неохотно, оставляя после себя настоящую, непридуманную горечь.
Глубина шутников не любит
Молчунья растолкала нас с Пасом еще до подъема.
«Забыли, что мы идем на тунца?» — шевельнула она пальцами перед моим лицом.
— Барракуда! — ругнулся я вслух.
Пришлось одеваться и плестись в умывальник.
«Я буду на катере», — сообщила Молчунья.
В ее взгляде мне померещилась тень вины. Я стиснул зубы и отвернулся. Не трудно было догадаться, что это за вина. Гораздо труднее было выяснить, с кем после меня Молчунья была этой ночью. Парни об этом старались помалкивать, прекрасно понимая, что мое терпение на пределе и я могу опуститься до рукоприкладства. Это было бы идиотским решением, но все чаще оно казалось мне единственно верным.
— Чего ты такой хмурый с утра? — спросил Пас в умывальнике.
— Отвали, — сказал я.
Мы умылись и направились к эллингу. Молчунья уже расчехлила мотор и заканчивала закачивать в баки водород и кислород. Мы с Пасом забрались на борт. Малым ходом катер отчалил, переваливаясь через темно-синие волны, а я, устав от однообразных мыслей, решил взглянуть на мир более оптимистично. В конце концов, Молчунья действительно не была моей собственностью. Я улыбнулся сам себе и вдруг наткнулся взглядом на капроновый шнур, которым мы привязали торпеду. Нехорошее предчувствие закралось в мою душу, и я шагнул к борту, чтобы его проверить.
— Ты чего дергаешься? — повернулся ко мне Пас.
Не отвечая, я потянул шнур, убеждаясь в том, что чрезмерный провис мне не померещился.
— Барракуда! — воскликнул мой приятель.
«Что случилось?» — заметила наше возбуждение Молчунья.
«Торпеда сорвалась!» — показал я, выбирая остатки провиса.
Мы сгрудились у борта и убедились в том, что наша вчерашняя добыча от нас ускользнула.
«Не надо было гонять!» — упрекнул Молчунью Пас.
Она не стала возражать, но неприятное напряжение все же повисло в воздухе. Ссориться не хотелось, поэтому я помахал руками, привлекая к себе внимание.