Правители тьмы
Шрифт:
На этот раз Обилот согласился с ним. "Сейчас у нас лучший шанс навредить альгарвейцам", - сказала она Гаривальду в палатке, которую они начали делить вдвоем. "Настоящая армия приближается. Сукины дети Мезенцио будут безразличны к нам. У них на уме будут вещи поважнее и похуже".
"Да". Гаривальд знал, что его слова звучат отвлеченно. Он ничего не мог с этим поделать. Если армия была не так далеко отсюда, она была еще ближе к Цоссену… Цоссен, где жили его жена, сын и дочь. В один прекрасный день ему придется вернуться, а это означало, что в один прекрасный
Он потянулся к ней. Она подошла к нему с улыбкой на лице. Они занимались любовью под парой одеял; в палатке было холодно, и становилось все холоднее. В тот момент, когда она напряглась и задрожала, а ее руки крепче обняли его, она прошептала его имя с каким-то удивлением в голосе, которого он никогда ни от кого другого не слышал. Он скучал по своей жене и детям, но он тоже будет скучать по ней, если это когда-нибудь закончится.
После этого он спросил ее: "Ты думаешь о том, на что будет похожа жизнь, когда армия вернет весь Грелз?"
"Ты имеешь в виду, когда больше не будет необходимости в нерегулярных войсках?" - спросила она, и он кивнул. Она пожала плечами. "Нет, не очень. Какой в этом смысл?" Мне не к чему возвращаться. Все, что у меня было когда-то давным-давно, рыжеволосые разбили вдребезги".
Гаривальд все еще не знал, что у нее было. Он предположил, что она была женой, поскольку Анноре была его женой там, в Цоссене. Возможно, она тоже была матерью. И, может быть, больше не существовало не только ее семьи. Может быть, это была вся ее деревня. Альгарвейцы никогда не стеснялись давать подобные уроки.
"Будь они прокляты", - пробормотал он.
"Мы сделаем хуже, чем проклинаем их", - ответил Обилот, "или, может быть, лучше. Вместо этого мы причиним им боль". Она говорила об этом с диким наслаждением, по крайней мере, таким же страстным, как все, что она говорила, лежа в его объятиях.
И на следующее утро она вышла из леса, чтобы разведать дороги и близлежащие деревни. И альгарвейцы, и грелзеры уделяли женщинам меньше внимания, чем мужчинам. В некотором смысле, это имело смысл, поскольку большинство женщин были менее опасны, чем большинство мужчин. Но Обилот отличалась от большинства женщин.
Когда она вернулась на следующий день, на ее лице светилось возбуждение. "Мы можем причинить им боль", - сказала она. "Мы можем причинить им сильную боль. Они собираются в Пирмазенсе для удара по голове колонны регулярных войск, движущейся на восток."
Это заставило глаза Тантриса засветиться. "Да, это то, что мы сделаем", - сказал он. "Это то, для чего мы созданы".
"Сколько их собирается в Пирмазенсе?" Спросил Гаривальд.
"Я точно не знаю", - ответил Обилот. "Во всяком случае, пара полков. И альгарвейцы, и грелзерцы".
Он вытаращил глаза. "Силы свыше!" - воскликнул он. "Что мы можем сделать против пары полков настоящих солдат? Они раздавят нас, как жуков".
Но Обилот покачала головой. "Мы не можем сражаться с ними, нет.
"Это верно". Садок кивнул. Крестьянин, который создал такого ужасного мага, продолжил: "Я из тех мест. Им пришлось бы потратить некоторое время на наведение мостов, если бы мы убрали те, что стоят ".
Тантрис тоже кивнул. Тантрис, по правде говоря, едва не облизнулся. "Если это не то, на что способна банда нерегулярных войск, то что же тогда?" он спросил Гаривальда. Хотя тот все еще не пытался отдавать приказы. Может быть, он действительно научился.
"Мы можем попробовать, да", - сказал Гаривальд. "Хорошо, что тебе удалось раздобыть для нас несколько яиц - они помогут". "Тантрис" действительно чего-то стоил там. В те дни, когда Мундерик возглавлял банду, у него были связи среди недовольных солдат Грелцера, которые доставали яйца для иррегулярных войск. Гаривальд не мог сравниться с этим. Но у "Тантрис", будучи завсегдатаем, были источники поставок дальше на запад, и они справились.
Садок сказал: "Я хочу выйти туда и сражаться. Я хочу заставить альгарвейцев и предателей заплатить. Это все, чего я когда-либо хотел".
Ничего подобного не было. Когда-то давно - не очень задолго до этого - он хотел убить Гаривальда с помощью магии. Все, что ему удалось сделать, это убить товарища Тантриса вместо этого. Он был гораздо опаснее для врага с палкой в руке, чем с заклинанием. Возможно, он тоже действительно научился.
Гаривальд почесал подбородок. "Если мы собираемся разрушить мосты, нам придется двигаться ночью. Мы не можем позволить кому-либо поймать нас за перевозкой яиц при дневном свете. Если кто-нибудь увидит, как мы это делаем, мы покойники ".
Тантрис пошевелился, но ничего не сказал. Гаривальд мог догадаться, о чем он думал: разрушение мостов значило больше, чем потеря нескольких иррегулярных войск. Вероятно, именно так и должны были думать настоящие солдаты. Если бы отсутствие таких мыслей означало, что Гаривальд не был настоящим солдатом, он бы не стал терять из-за этого сон. И он увидел, как остальные члены группы закивали головами, соглашаясь с ним. Они хотели заставить страдать альгарвейцев и их марионеток. Они не хотели умирать сами.
Некоторые из них сделают это, чего бы они ни хотели. Гаривальд был почти уверен в этом, даже когда он отправил нерегулярные войска в путь чуть позже полуночи. Он надеялся, что они не зацикливались на этом. Но если бы они разрушили эти мосты к югу от Пирмазенса, враг имел бы хорошее представление о том, где они находятся, и встал бы между ними и укрытием в лесу. Вернуться было бы не так-то просто.
Добраться до мостов было другим делом. Ночи теперь были длинными, холодными и темными: достаточно времени для марша, достаточно темноты для укрытия. Облака над головой грозили снегом. Гаривальд надеялся, что они воздержатся. Это было бы как раз то, что нам нужно, подумал он: куча следов, говорящих: "Вот мы и пришли - разрази нас гром!"