Правосудие в Калиновке
Шрифт:
— Не знаю… Кто не при делах, но догадываются — помалкивают себе в тряпочку… у Дока — разговор короткий, если что…
— Местная милиция в доле?
— Только я, и еще Петро…
— Кто такой?
— Старлей один. Из наших старых кадров… — Михеич медленно провел языком по багровым губам. Сам язык был синего цвета. — Может уже, и до капитана дослужился. Головатый…
— Как это, может быть? — не понял я, но он не расслышал. Его глаза закатились под лоб. Я снова отвесил ему оплеуху. Затем еще одну, по инерции.
— Сука такая, дххххххх
— Скольких вы убили?!
— Точно не помню, — сказал он еле слышно. Я подумал, вероятно, он и правда сбился со счета.
— Сколько лет вы этим промышляете?
— До ххх и больше…
Ответ меня ужаснул. Прочь патетику, но, сколько же это исковерканных судеб, несбывшихся надежд и прочего, что обыкновенно принято отождествлять с оборванной жизнью…
— Кто заправляет лавочкой?
— Туристами — я. Кишками — не знаю. Не бейся, бхххх, я не пхххх. У Дока каналы там… — шевельнув рукой, он показал куда-то в небо, лазурное и бездонное, где, по понятиям попов, должен бы был обитать Бог.
— Всех убитых людей в старую шахту сбрасывали? — бросил я наудачу, и попал в точку.
— Ххх его знает, — протянул капитан. — Большинство. Вообще, Гриня с пацанами мог и еще где прикопать. В овраге там, еще где… подходящих мест — завалом… глухомань, бхххх…
— Что за шахта, знаешь?! — поторопил я, весь в напряжении, словно пес, почуявший след. Вряд ли у меня имелся, хотя бы призрачный шанс обсудить с ним мои видения, но, по крайней мере, я нашел человека (если его позволительно было так назвать), который тоже слышал о пропавшей шахте. Уже хотя бы что-то…
Он еле-еле кивнул, теряя последние силы.
— Старое захоронение. Может, скифы выкопали, а то и до них кто. Ххх разберешь…
— Откуда тогда там бетонные бункеры с колючкой взялись, скифы, что ли, оставили?!
— Значит, и их видел? — вопреки тяжелейшему состоянию, он здорово удивился, это было очевидно.
— Выкладывай, как на духу! — прошипел я. Михеич замотал головой, так энергично, как только мог.
— Не заставляй меня! Не хочу… злое место… — он шумно сглотнул. — Может забрать, на ххх… боюсь…
— Бояться надо было, когда в душегубы подавался…
Он беззвучно заплакал. Я, вместо того, чтобы пожалеть, напомнил ему о втором глазе, пока остававшемся невредимым. Пообещал навести симметрию.
— Говори, я долго ждать не буду!
Он попросил сигарету. Машинально хлопнув себя по карманам, я развел руками.
— Во внутреннем кармане кителя, — сказал Михеич.
Эту просьбу я выполнил, выудил из указанного места мятую пачку болгарских сигарет «Родопи» и зажигалку, тяжеленную, явно еще советскую, насколько я их помнил. Или сделанную на зоне, как вариант. Подкурил сразу две сигареты, одну вставил милиционеру в рот. Он попытался затянуться, закашлялся, утер брызнувшую кровь тыльной стороной ладони.
— Итак? Я жду…
— Колючку и вышки — еще при Советах натыкали, — прохрипел милиционер, немного успокоившись. — Там какая-то база
— Чем занимались?
— Откуда мне знать? Они тебе скажут, чем…
— Но слухи какие-нибудь ходили, правильно?
— Ходили, — согласился капитан, — только такие, что на голову ххх оденешь. Ни в пхххх, короче, ни в Красную Армию…
— А поточнее?
— Говорили, будто там археологи еще до войны с немцами то ли бореев каких-то раскопали, то ли, вообще, инопланетян из блюдечка… еще, мол, при Сталине дело было…
— Кто такие эти бореи?
Он попытался пожать плечами под куцыми погонами, демонстрируя, что не знает.
— Как Союз по пхххх пошел, кагэбяры оперативно свернулись. Запечатали там все, не в рот ехххххх, до лучших времен, которые, бхххх, никогда не наступят. Наши, ясно, туда сразу свой пятак всунули, как те смотали удочки. Порядки, бхххх, стали не те, никто никому не указ…
— Кто — наши?
— Местные, бхххх, пацаны. За алюминием полезли.
— И?
— Как они, ех ихнюю мать, туда сунулись, так никто их больше не видал. Как, бхххх, сквозь землю провалились.
— Искали?
— Не так, чтобы шибко. У органов других делов по горло, чтобы всякую схххх из-под земли выковыривать.
— Это я уже понял, — мне оставалось лишь согласиться. — Дальше что было?
— Потом эти наехали, пхххххх, которые железо на себя пялят и деревяшками друг друга еххххх…
— Толкинисты, что ли? — догадался я.
— Во-во, онанисты. Патлатые все, сопляки с соплячками, ххх разберешь, кто где, пока трусов не снимешь. Стали, бхххх, лагерем. Только мы собрались их на ххх оттуда вытурить, чтобы ххххххх не страдали, подъехали на двух машинах, а там — никого. Одну только шалашовку потом нашли. Мозгами на ххх тронулась. Пхххххх, как заведенная, мол, земля сожрала ее дружков. — Ему приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы говорить. С каждым произнесенным звуком кровь изо рта бежала все гуще, он быстро терял последние силы.
— У одного из сопляков папаня крутой оказался. Из столичных бандюганов со связями. Из Такскомерцбанка, кажись. Наняли они, — капитан наморщил лоб, — ну, короче, тех дебилов, что по пещерам лазят…
— Спелеологов?
— Вроде того…
— И что?
— Ни ххх. Никто не вернулся. Газетенки, разные, бххххххх, шум подняли. Давай строчить, ххххх разную. Про вирусы какие-то, нххххххххх, которые штрихов, что туда сунулись, в упырей переделали. Эпидемия, мол, надвигается, вроде конца света. Мудак какой-то приперся, профессор из Киева, прибитый до угла мешком. Наследство, бхххх, предков, хотел искать. Звонил на каждом углу, мол, тут, у нас, в Калиновке, пуп земли объявился, какая-то на ххх, культура древняя, которую коммуняки скрывали от народа, и все мы, короче, прямые потомки самого Христоса, который был родом аккурат из наших мест. Короче, то, се, шум, гам, на ххх. Голову это конкретно зхххххх…