Преданная. Невеста
Шрифт:
Стыд становится моим фоновым чувством, но чтобы не портить ни себе, ни Славе настроение, я его старательно гашу.
Меня подмывает закрыть дверь в спальню, чтобы совершенно точно ничего лишнего не услышать и не накрутить себя, но я держусь.
Застилаю кровать и устраиваюсь на ней.
Лежу на животе, просматривая бесконечную ленту Родосских фотографий. Здесь есть мои любимые – и это не виды, а те, где мы со Славой вдвоем. Я до сих пор не верю, что он так просто согласился сфотографироваться
Улыбаюсь, отвлекаясь от сидящих на подкорке «крысиных» повадок прислушиваться если не к его словам – то хотя бы к тону, когда телефон начинает щекотать вибрацией пальцы.
Мама.
Сначала глаза чуть расширяются, потом я беру себя в руки.
Она так и не знает о моем романе с судьей Тарнавским. Как и его семья не знает, что Слава укатил в Грецию со своей помощницей.
Возможно, это прозвучит удивительно, но острота момента спала, как только я поняла, что существуют другие, не менее важные, маркеры серьезного отношения ко мне. Другие маркеры любви.
Теперь знакомство с семьями мне и самой кажется скорее переживательным, чем желанным, пусть и неизбежным будущим.
Для родных я отдыхаю с подругой. Мы захватили осенние каникулы и чуть-чуть учебы.
Я не забываю сбрасывать фотографии вкусной еды, красивых закатов, прозрачной воды и немного себя. Но Славы – ни кусочка.
Оглядываюсь. Он сидит на шезлонге, но уже иначе. Немного сгорбившись, устроив локти на коленях. Рассматривает свою кисть – то сжимает кулак, то разжимает. Хмурится и что-то говорит.
Сложно.
Кусаю губы и поднимаю трубку.
– Алло, мамуль…
– Привет, Юль. Что ты там, дочка? Не сгорела?
Разве что от любви, мам. От огромной-огромной любви…
Я улыбаюсь и начинаю щебетать. Делиться безобидной полуправдой. Я не говорила, что отдыхаю с мужчиной. Не говорила, что он снял для нас целую виллу. Не делала маме ошеломительный рум-тур. Не говорила, что высовываю руки в панорамный люк, когда он гонит по нагретым бешеным солнцем дорогам. Что мы купаемся нагишом. Бесконечно занимаемся сексом и признаемся в чувствах.
Но и без этого мне есть, что рассказать.
Слышу, что навесные двери съезжаются, когда отсчет времени звонка с мамой показывает уже почти десять минут. И для нас это нормально. Но Слава…
Господи, о чем они так долго говорят с Власовым? Как мне не переживать?
– Мне пора, мамуль. Я перезвоню.
Скомкано прощаюсь и скидываю. Оглядываюсь. Сердце помимо воли ускоряется. Я отмечаю в нем всё до мелочей. Немного колкий взгляд. Угрожающе-плавные движения. Залом между бровей.
Но он с каждым шагом все яснее избавляется от отголосков того, что меня больше вроде как не касается. Подходит
Я в ответ тоже улыбаюсь. Сердце – быстрее.
Мужские ладони бесцеремонно едут по моим ногам от самых щиколоток и до бедер. Слава скатывает полотенце все выше и выше. До ягодиц.
Опускается коленом на кровать. Я еле-еле приподнимаю таз – собирает влажную ткань на середине ягодиц.
Улыбаюсь, чувствуя, как склоняется.
Целует под коленкой. Выше. И выше. И выше…
– Прячешь меня? – не упускает возможности нежно уколоть. Я в ответ улыбаюсь ярче. Невозможно ни спорить, ни обижаться, ни думать сверх меры, когда он топит в чувственности.
Прижимается губами к бедрам, почти невесомо придерживая ягодицы.
Целует под правой. Я чувствую, как между ног нагревается. Пальчики на ногах сами собой поджимаются.
Киваю, более откровенно выпячивая себя навстречу губам. Чувствую дуновение ветерка – он смеется. Целует опять.
– Может обидеться на тебя, как думаешь? – спрашивает, вжимаясь кончиком носа в кожу и проезжаясь выше.
Я оглядываюсь и мотаю головой.
Нет. Ни в коем случае.
Глаза горят-горят. И мои. И его.
Мы обмениваемся столпом искр, которые исходят из зрачков, а потом Тарнавский резко вжимается зубами в место, которое навечно отмечено им.
Я ожидаемо пищу:
– Слава, больно!!! — и безрезультатно дергаюсь.
Но ему похуй. Он держит мои бедра крепче. Прикусывает еще раз. По телу прохладным покалыванием проходится удовольствие.
Пальцы ложатся на половые губы. Я учащенно дышу и раскрываюсь. Влажная и полная желания.
Он ласкает меня между ног и гладит пальцами мою татуировку.
Я еще сильнее возбуждаюсь, представляя, какой открываюсь сейчас его взгляду.
Кристина на балконе ёрничала, что я скорее всего и наколоть его себе куда-то успела. Но тогда – еще нет. А теперь наколола.
На моей правой ягодице отныне и навечно находится самая дураковатая из возможных композиция, к которой ни у меня, ни у Славы нет ни малейшей претензии.
Мое влюбленное махонькое сердечко, на котором отдыхает судейский молоток. И подпись почерком, похожим на его «Ваша ебаная честь».
По моей просьбе выводя слова на бумаге, Слава сказал, что я сумасшедшая. Я не спорила. Да. И он меня такую любит.
Судья Тарнавский отлично помнит, на чем мы остановились. Снова приспускает плавки и давит бархатистой головкой члена на вход.
Дергает полотенце в сторону. Наклоняется. Я чувствую его грудь спиной.
Дыхание жжет ухо. Он медленно входит, я выгибаюсь и тихонечко стону.