Предатель. Не вижу нас вместе

Дале Ари

— Я-то уйду, — снова раздается какое-то шуршание, — но запомни мои слова, однажды ты останешься у разбитого корыта: одна, слепая, с ребенком, и тогда будешь жалеть, что не послушала советов умных людей. — Это себя она назвала умной? Жаль уточнить не получается, потому что следом за словами улавливаю удаляющийся стук каблуков, за которым слышится скрип распахнувшейся двери. — Кстати, ты уволена. Думаю, твой муж согласится со мной, когда я приеду к нему, передам во всех красках наш разговор и, если понадобится, раздвину перед ним ноги, чтобы он смог снять напряжение, — издевательский смех заполняет комнату и не исчезает даже с

хлопком двери.

Глава 12

— Как вы себя чувствуете сегодня? Есть ли какие-то просветы? — спрашивает Олег Викторович, заглянув ко мне с самого утра.

Хоть мужчина и не является моим лечащим врачом, но все равно заглядывает ко мне уже второй день подряд, чтобы проверить мое состояние.

Два дня… прошло целых два дня с тех пор, как я потеряла зрение и до сих пор не могу смириться с этой мыслью. Меня не покидает ощущение, что я сплю, нахожусь в самом настоящем кошмаре и просто никак не могу проснуться.

Пару раз я пыталась вернуться в “реальность”: щипала себя, терла глаза, кусала губы. Надеялась, что хоть что-то заставит меня прозреть. Но… реальность не собиралась возвращаться ко мне, ведь я уже и так в ней находилась. Мой кошмар оказался явью, и теперь мне придется жить во тьме.

— Нет, — хочется повернуться на другой бок, чтобы доктор не видел страдания, которые без сомнений отразились на моем лице, но я не могу позволить себе пошевелиться.

Кажется, стоит сделать хотя бы вдох, осознание окончательно укрепиться в голове.

Я еще даже не родила ребенка, но уже потеряла все.

Моя жизнь разрушилась до самого основания. Вокруг меня все в руинах, а я даже перебраться через них не могу, потому что ничего не вижу.

Ладно, если бы я просто лишилась зрения. Да, мне было бы непросто, но, в итоге, я бы справилось. Но оставшись без близких людей… без поддержки, понимаешь, что самое страшное меня ждет впереди.

Два последних дня мне ничего не оставалось, кроме как размышлять о произошедшем.

Первым пришло отрицание. Как бы я ни старалась поверить, что ничего не вижу, все равно забывала об этом. Случалось, что я пыталась встать и дойти до туалета самостоятельно. Но после того, как больно ударилась сначала бедром о край соседней кровати, а потом вовсе зацепилась за порог в дамскую комнату и полетела носом вперед, быстро поняла, что справиться с новой реальностью в одиночку у меня точно не получится. Боль от удара была неописуемой, мне словно по лицу чем-то тяжелым заехали… скорее всего, кирпичом. И крови оказалось немало, если ориентироваться на мокрое пятно на моей больничной рубашки и причитания медсестры, которая все это купировала.

После отрицания появилось чувство вины. Я винила себя за то, что упала с лестницы… за то, что не уберегла своего малыша и теперь ему придется расти со слепой матерью… за то, что подставила девочек с работы, не Алину, а всех остальных, они же от меня зависят и надеются на мою дееспособностью… за то, что когда-то связалась с Демидом. Если бы не муж, ничего со мной не произошло бы.

Стоило этой мысли укрепиться в голове я начала злится. Все беды, которые свалились на мои плечи, произошли из-за мужа! Если бы не Демид, я бы не бежала сломя голову, чтобы успеть собрать вещи и скрыться до его прихода. Если бы не дружок Демида, я бы не упала с лестницы. Если бы не измена

Демида, мое сердце не было сейчас похоже на клочки ткани. Если бы Демид любил меня по-настоящему, он никогда бы меня не предал и не заявил, что наш малыш может встать между нами, а я должна от него избавиться. Если бы Демид меня любил, он был бы сейчас рядом со мной и помогал справиться с неотпускающим меня страхом перед темным будущим. Если бы только муж меня любил…

Сейчас я нахожусь на четвертой стадии принятия горя — депрессия. Все, что могу — лежать на кровати и плакать, плакать, плакать…

Медсестры даже присылали ко мне психолога, но я отказалась с ним разговаривать. Как открыть душу тому, чьего лица даже не видишь? Не говоря уже о том, что, если я позволю себе хотя бы слово сказать о произошедшем, краник прорвет. В таком случае мне придется окончательно поверить в то, что моей жизни больше нет — она разрушена. Нужно будет выстраивать новую на руинах… в темноте.

— Вы уверены? — настаивает Олег Викторович. — Насколько я знаю, вам уже назначили лечение и вы начали проходить терапию. По идее, должны были появиться улучшения.

Доктор замолкает. Я тоже ничего не говорю. Тишина повисает в палате, пропахнувший различного рода лекарствами. А когда она затягивается, понимаю, что Олег Викторович от меня не отстанет.

Поэтому набираю полные легкие воздуха и выдыхаю:

— Да, я уверена.

На самом деле, сегодня утром, открыв глаза мне показалось что-то я вижу мутные силуэты. Надежда крыльями бабочек успела вспыхнуть в груди, но стоило моргнуть, я снова погрузилась во тьму.

Такого разворачивания мне еще никогда не доводилось испытывать. В тот момент мне стало физически больно. Казалось, что кинжал, который так и не вытащили из моей груди, несколько раз основательно повернули. Вдобавок захотелось всадить что-то острое в глаза, чтобы быть уж точно уверенной, что зрение ко мне не вернется. Лучше беспробудная темнота, чем надежда, которую у тебя отнимают словно по щелчку пальца.

— Хорошо, — как-то подозрительно произносит доктор, из-за чего я вся напрягаюсь. — Вы не против, если я проверю ваши глаза? — настойчивость пропитывает каждое его слово.

Сначала хочу сказать, что “против”, но быстро понимаю, что Олег Викторович вряд ли отстанет. Я ведь не его пациентка, а он все равно находится здесь.

— Делайте, что хотите, — шумно выдыхаю и расслабляюсь на кровати.

Хочется закрыть глаза, но это не поможет. Доктор в любом случае заставит меня распахнуть веки. Поэтому как смотрела в потолок, так и смотрю.

Миг, и раздается щелчок, а потом я улавливаю несколько тяжелых шагов.

— Приготовьтесь, я сейчас посвечу фонариком в ваши глаза, — голос Олега Викторовича раздается как-то слишком близко, а уже через мгновение чувствую теплое дыхание у себя на лице.

Мышцы деревенеют. Дыхание перехватывает. Во рту пересыхает.

— Я прикоснусь к вашему лицу, чтобы расширить глаз, — шепотом предупреждает Олег Викторович, прямо перед тем, как пальцами нежно коснуться век.

Невольно вздрагиваю, но все-таки заставляю себя лежать смирно. Даже дыхание на всякий случай задерживаю.

Яркая вспышка проносится перед глазами в тот самый миг, как пространство комнаты заполняет злобный рев моего мужа:

— Какого хрена здесь происходит?

Глава 13