Предатель. Я тебе отомщу
Шрифт:
Сергеев теперь знает. Кто я и зачем пришла. Я видела в его глазах — он сразу понял, что я не просто обиженная жена, а человек, которому больше нечего терять. Игорь смотрел на меня, изучая, оценивая, будто решая, можно ли доверять тому, кто уже перестал бояться. Но даже зная всё это, он согласился выслушать. А потом взял и предложил место своей помощницы, которая вот-вот должна была уйти в декрет. Естественно, временно и при условии испытательного срока.
Но что меня удивляет, так это то, как он спокойно говорил со мной. Не торопясь,без лишних эмоций, будто перед ним не сломленная женщина,
Я привыкла к другим реакциям. Артём, когда чувствовал, что я в уязвимом положении, делал голос мягче, смотрел с притворной теплотой, говорил, что всё решится, что не стоит так остро воспринимать мир, что он о нас позаботится…
Ага, сто раз. Как он обо мне «позаботился»? Запер в доме, сделал зависимой, не дал ни работы, ни семьи. Превратил в нечто удобное, послушное, бессловесное. И при этом он никогда не бил, не кричал и даже не угрожал. Просто вырезал из моей жизни всё, что могло сделать меня свободной. Медленно. Осторожно.
Я жила в этом доме десять лет. Потеряла друзей. Отказалась от семьи. Забросила мечты о высшем образовании на дальнюю полку, потому что он сказал, что учеба мне больше не нужна. Я думала, что это любовь. А потом этот ребенок…
Не выдерживаю. Останавливаюсь прямо посреди улицы, вцепившись пальцами в воротник пальто, чувствуя, как всё тело сковывает ледяным приступом боли. Мое представление о счастливой семье, которую я когда-нибудь могла иметь, бесповоротно разбито вдребезги…
Закрываю глаза. Вдох-выдох. Ладно, я уже сделала шаг в пропасть. Назад дороги нет.
Парк встречает меня тишиной. Людей здесь немного — поздняя осень, влажная, холодная, уже почти зимняя. Деревья стоят голыми, их чёрные ветви тянутся к серому небу, как костлявые пальцы. Листья облетают, шурша под ногами сухим жёлтым ковром. В воздухе стоит терпкий запах сырости и дыма — где-то неподалёку дворники жгут листву, чтобы не забивала канализацию.
Подхожу к ближайшей лавке, провожу пальцами по холодной деревянной спинке. Какой же я была дурой. Еще и слепой! Ведь, правда, думала, что если буду хорошей женой, то Артём никогда не уйдёт. Что если стану для него идеальной, то он всегда будет любить меня. Мне казалось, что семья — это когда ты жертвуешь собой ради другого. Но нет. Потому что в итоге оказалось, что жертвовала собой только я.
Больше нет смысла об этом думать и сожалеть. Я смотрю на мокрый асфальт, на своё отражение в луже. Мне нужен дальнейший план действий. Я должна разрушить его жизнь, заставить его лично признать свою ошибку, ползать у моих ног. Не для того, чтобы доказать что-то Артёму, вернуть его или отомстить его любовнице. А чтобы вернуть себе «себя». Чтобы он больше никогда не думал, что может меня контролировать. Чтобы ни у него, ни у кого-то другого не было власти надо мной.
Уже собираюсь отправиться в сторону своего временного пристанища, когда до меня доносится детский смех. Пронзительный, искренний, наполненный чистым, ничем не замутнённым счастьем. Он накрывает меня волной, и я невольно поднимаю голову. В дальнем углу парка, за мокрыми, покрытыми налётом ржавчины горками и качелями, на детской
Я застываю, как вкопанная, глядя на них, и чувствую, как внутри что-то сжимается, закручивается в плотный узел, перекрывает дыхание. Мне никогда не стать матерью. Я не испытаю того, что испытывают женщины, укладывая своего ребёнка спать, гладя его тёплые щёки, зарываясь пальцами в мягкие волосы. Никогда не услышу слово«мама», обращённое ко мне.
Глупо. Я столько раз пыталась убедить себя, что это не важно, что есть много женщин, которые живут полноценной жизнью и без детей, что можно посвятить себя чему-то другому. Но это ложь. Знаю, что обманываю себя.
Время от времени я тоже мечтала. Хотела держать на руках своё крошечное создание. Искать в нём черты Артёма, видеть, каким оно будет, каким человеком станет. Хотела семейных фотографий, праздников, первых шагов, первых слов… Я действительно захотела быть матерью. Но, увы, это невозможно.
Сглатываю, чувствуя, как глаза начинают жечь слёзы, и поднимаюсь с лавки, собираясь уйти, прежде чем окончательно сломаюсь.
Но что-то удерживает меня. Вернее, ее что-то, а… На площадке, среди детей, мелькает знакомая фигура. Маленький мальчик с русыми волосами, в синем пуховике, с розовыми от холода щеками.
Я тру веки, не веря глазам.
Тимофей?
Нет. Не может быть. Мне кажется.
Но мальчик оборачивается, на мгновение его взгляд ловит мой, и в этот момент я понимаю — это действительно он.
Сердце срывается с места.
Я не должна здесь находиться. Не должна даже видеть его. Где-то рядом, наверняка, его мать, Ира. Если она заметит меня…
Опускаю голову, быстро разворачиваюсь, теперь уже точно собираясь покинуть этот парк, но буквально кожей чувствую, что мальчик всё ещё смотрит. И на мгновение мелькает шальная мысль.
Подойти. Просто посмотреть на него ближе. Услышать его голос. Рассмотреть, что в нём от Артёма, а что от той женщины, что украла у меня то, что могло быть моим.
Но я не могу. Не хочу с ней сталкиваться. Я не готова. Не сейчас.
Сжав пальцы, я ускоряю шаг, но не успеваю уйти достаточно далеко.
– Настя!
Не сразу разворачиваюсь, заставляя себя сделать глубокий вдох, прежде чем медленно повернуться. Меня обнаружили.
Ирина стоит чуть в стороне от площадки. Тимофей, занятый игрой, уже не смотрит на меня, а она — наоборот. Ее взгляд направлен прямо мне в лицо, с каким-то выражением, от которого внутри всё сжимается.
Я ожидаю чего угодно: упрёков, злости, насмешки, попытки задеть меня или поставить на место. Но этого нет. Только усталость в её глазах, что-то вроде нерешительности.
– Нам не о чем с тобой беседовать, – голос звучит ровно, даже холодно. Я не собираюсь облегчать ей этот разговор. – И если что, я не следила за вами. Просто мимо проходила.
– Я бы и не подумала… – тихо отвечает она. – Просто не ожидала, ято мы снова встретимся.
Секунда тишины.
– Но раз уж так вышло…