Предатель. Я тебе отомщу
Шрифт:
Написать ей? Спросить, как дела? Нет, неуместно. Что я скажу?
"Привет, я сбежала от предателя мужа, живу в дыре и завидую твоим детям"?
Смешно. И больно.
Визитка Сергеева лежит в кармане. Достаю ее и сжимаю так, что края впиваются в кожу. Злость вспыхивает снова — на Артёма, на себя, на эту украденную жизнь, которая теперь смотрит на меня с экрана телефона чужими счастливыми глазами. Я потеряла всё. Десять лет в золотой клетке, где я была удобной, послушной, слепой. А теперь — что? Прятаться? Бежать?
Нет. Я хочу войти в тот зал, поднять голову, заставить их всех — его, её,
Телефон уже в руках. Я набираю номер своего начальника. Вслушиваюсь в гудки.
– Игорь Николаевич, – голос мой дрожит, но я заставляю его звучать твёрдо. – Я согласна, – говорю, и в этот момент что-то внутри ломается, но не рушится, а закаляется.
Кладу трубку, не дожидаясь ответа. Сердце колотится, грудь сдавливает, но это не страх. Это ярость. Я иду туда не ради него, не ради них. Ради себя. Чтобы забрать свою жизнь обратно. Чтобы Артем пожалел, что вообще меня знал.
21. Настя
Благотворительный вечер нависает надо мной, как чёрная туча, тяжёлая и низкая, готовая в любой момент разразиться грозой, что смоет меня с лица земли. Ещё утром я еле держалась на ногах, подписывая бесконечные бумаги дрожащими пальцами, а теперь, после короткой передышки, вновь стою перед стеклянными дверями "Глобал Инвест", чувствуя, как мир сжимается вокруг меня в удушающий капкан.
Рабочий день здесь тянется до восьми — длинный, как бесконечная петля, и мне пришлось вернуться, хотя ноги подкашиваются, а в груди бурлит что-то тёмное, вязкое, готовое вырваться наружу. В кармане — смятая визитка Сергеева, как пропуск в ад, а решимость, что гнала меня сюда, трещит по швам, словно рваная ткань, едва сдерживающая бурю внутри.
Я дрожу — не от холода, а от этой проклятой смеси страха, злости и усталости, но заставляю себя идти вперёд, шаг за шагом, через стеклянный холл, где свет ламп отражается в глянцевом полу, слепя глаза. Каждый звук — лёгкий гул кондиционеров, шорох чьих-то шагов вдалеке — бьёт по нервам, как молоток.
Игорь вызывает меня в кабинет сразу, как только я появляюсь в офисе, и его взгляд — холодный, острый, оценивающий, как у хищника, что прикидывает, стоит ли добыча усилий, — приковывает меня к месту, лишая воздуха.
– Ты вовремя согласилась, – говорит он, не отрываясь от бумаг на столе, его пальцы небрежно перебирают листы, а голос остаётся ровным, почти безжизненным. – Мероприятие будет сегодня. Начало в девять, – добавляет он, и в его тоне проскальзывает лёгкая тень интереса, будто он проверяет, не сломаюсь ли я прямо сейчас, не рухну ли на этот стерильный пол под тяжестью его слов.
Я киваю, но сердце сжимается в ледяной ком, колотящийся о рёбра.
Девять? Слишком мало времени, чтобы собраться, чтобы натянуть на себя чужую кожу и шагнуть в этот мир, где я когда-то была тенью Артёма. Слишком мало, чтобы не развалиться на куски.
В горле встаёт ком, горький и тяжёлый, как всё, что я проглотила за эти годы.
– Это все здорово, но у меня нет… – начинаю я, голос дрожит, срывается, тонет в горле, как камень в болоте. – Нет платья и…
«Нет времени, нет сил притворяться
– Это не проблема, – перебивает он, даже не поднимая глаз, его тон сухой, деловой, как будто я не человек, а пункт в его расписании. – Катя поможет. Она знает, что нужно делать, – он кивает в сторону двери, коротким, резким движением, и я понимаю, что мне пора идти, что он уже вычеркнул меня из своего внимания.
Я выхожу, чувствуя, как его взгляд провожает меня пару секунд, а потом растворяется в тишине кабинета. В коридоре меня встречает Катя — её тёплые карие глаза блестят в мягком свете ламп, отражаясь в стеклянных стенах, как маленькие огоньки. Она улыбается, мягко кивает в сторону отдельной комнаты — узкого закутка с зеркалом в полный рост, старой вешалкой и стопкой коробок в углу, где уже ждёт платье.
– Пойдём, переоденем тебя, – говорит она, касаясь моего локтя лёгким, почти материнским жестом, её голос звучит тихо, успокаивающе, как шепот ветра. – Игорь Николаевич сказал, чтобы я всё подготовила, – добавляет она, и в её тоне сквозит привычная деловитость, смешанная с теплом, которое я не могу не заметить.
Следую за ней, чувствуя, как усталость давит на плечи, словно кто-то положил мне на спину мешок камней. Каждый шаг отзывается болью в ногах, каждый вдох — напряжением в груди.
В комнате пахнет пылью и чем-то сладковатым, может, её духами. Она протягивает мне платье — тёмно-синее, гладкое, с простым кроем, но от этого не менее элегантное, как ночное небо, что прячет звёзды. Я переодеваюсь молча, натягивая ткань через голову, чувствуя, как она скользит по коже, холодная и чужая, пока Катя хлопочет рядом, поправляя складки своими тонкими пальцами. Внутри меня всё горит — от напряжения, от страха, от вопроса, что я вообще здесь делаю, зачем я согласилась на эту игру.
Когда я готова, она отводит меня обратно в приёмную — небольшое пространство перед кабинетом Игоря, с низким диваном, стеклянным журнальным столиком и огромной стеной из стекла, за которой раскинулся вечерний город, усыпанный огнями, как далёкими, недостижимыми осколками чужой жизни.
– Ну вот, теперь совсем другое дело, – говорит она, отступая на шаг и оглядывая меня с ног до головы, её губы растягиваются в мягкой улыбке. – У тебя фигура хорошая, даже завидую немного, – её голос искренний, тёплый, и я невольно смягчаюсь, хотя внутри всё ещё натянуто, как струна, готовая лопнуть.
Катя мне нравится. Её доброта, лёгкость и способность видеть свет там, где я давно вижу только тьму — всё это цепляет меня, трогает что-то глубоко внутри, чего я давно не касалась. Но она не умолкает, и каждое её слово — как укол, как тонкая игла, что вонзается в старые раны, которые я думала, уже зарубцевались.
– Скоро я в такое уже не влезу, – смеётся она, поглаживая свой округлый животик, её ладонь нежно скользит по ткани блузки, словно обнимая ребенка, что внутри. – Ещё пара месяцев, и декрет. Не верится, что стану мамой. Ты представляешь, как это — держать своего малыша? – её голос дрожит от счастья, глаза блестят, как будто в них зажглись звёзды, и она смотрит на меня, ожидая, что я разделю её восторг.