Предатель. Я тебе отомщу

Ким Виктория

– Ты изменилась, Насть, – говорит она, когда мы сидим у реки, вода течёт медленно, солнце блестит на волнах. – К лучшему. Раньше ты была напряжённая, как будто ждала удара, а теперь — спокойная, настоящая, – добавляет она, и улыбается, тепло, искренне.

– Правда? – спрашиваю я, и голос мой мягкий, но внутри что-то отзывается, как её слова ложатся на сердце.

– Точно тебе говорю, – заверяет она, сжимает мою руку, и я улыбаюсь, чувствуя, как её взгляд подтверждает то, что я сама начинаю ощущать.

С Катей, с Аней я нахожу опору —

не только в Игоре, но в них, в этой дружбе, что держит меня, как сеть, что ловит, если я оступлюсь.

А потом — сюрприз, что приходит тихо, но меняет всё. Мы с Игорем съехались — его квартира теперь наша, и я привыкаю к его книгам на полках, к его ботинкам у двери, к тому, как он утром варит кофе, напевая что-то старое. Однажды вечером он стоит у плиты, мешает соус в кастрюле, запах томатов и трав наполняет кухню, и я сижу за столом, листаю журнал. Он оборачивается, вытирает руки о полотенце, и говорит:

– Насть, выходи за меня, – голос его простой, без лишних нот, как будто он спрашивает, что я хочу на ужин, но глаза его блестят, тёмные, глубокие, и в них всё — его тепло, его любовь, его обещание.

Я замираю, журнал падает, шуршит по столу, и сердце стучит, громко, быстро, но не от страха, а от счастья, что льётся через край.

– Ты серьёзно? – шепчу я, и голос дрожит, но я улыбаюсь, не могу остановиться.

– Абсолютно, – отвечает он, шагает ко мне, берёт мои руки, сжимает их, тёплые, сильные, и я киваю, тихо, но уверенно.

– Да, – говорю я, и он наклоняется, целует меня, мягко, но твёрдо, и я знаю, что хочу быть с ним — не на день, не на год, а навсегда, потому что с ним я дома, где бы мы ни были.

На следующий день звонит врач — голос её спокойный, но в нём радость, что пробивается сквозь обыденность.

– Анастасия, у меня для вас хорошие новости. Лечение сработало — вы можете забеременеть, – говорит она, и я слышу, как она улыбается, как шуршат её бумаги.

Стою, телефон дрожит в руке, и слёзы текут, горячие, быстрые, но я смеюсь, тихо, счастливо, и Игорь, что сидит на диване, поднимает глаза, брови хмурятся.

– Что там? – спрашивает он, и голос его мягкий, но тревожный.

– Я могу… у нас может быть ребёнок, – шепчу я, и он встаёт, обнимает меня, крепко, и я чувствую, как его грудь дрожит, как он выдыхает, тихо, но глубоко.

– Это невероятно, Насть, – говорит он, отстраняется, смотрит в глаза. – Но даже если бы не получилось, я бы никуда не делся, – добавляет Игорь, и я киваю, потому что верю ему, и я больше не боюсь будущего — с детьми или без, потому что он здесь, и это главное.

Артём исчезает из моей жизни окончательно — слухи долетают через старых знакомых, что он уехал из города, сломленный, с пустыми карманами и разбитыми надеждами. Его фирма рухнула, его имя стёрлось, и я слышу это, как ветер за окном, что уже не трогает меня. Он — тень, что ушла, а я живу здесь, в настоящем, с Игорем, с друзьями, с собой.

Я стою на нашей кухне, смотрю на кольцо —

простое, серебряное, без лишнего блеска, — что он надел мне на палец, и чувствую, как всё становится на свои места. Дружба с Катей и Аней — корни, что держат меня крепко, не давая упасть. Любовь с Игорем — река, что течёт спокойно, глубоко, и я плыву по ней, не боясь глубины. Лечение — подарок, что я принимаю с радостью, но не как условие счастья, потому что я уже цела.

Я принимаю себя — не сломанную, не пустую, а живую, настоящую, и эту новую жизнь, что я строю с открытым сердцем, без страха, без прошлого, что больше не имеет надо мной власти.

Эпилог

Боль приходит волнами, острыми, глубокими, но я дышу, сжимаю руку Игоря, и его пальцы, тёплые, сильные, держат меня, как якорь в бурю. Больничная палата белая, свет мягкий, голоса врачей звучат где-то вдали, но я слышу только его — его дыхание, его шепот: «Ты справишься, Насть, я с тобой».

Я замужем за Игорем уже полгода — кольцо на пальце стало частью меня, как его голос, его тепло. Я счастлива, спокойна, даже сейчас, когда тело кричит, а сердце колотится, потому что он рядом, и я знаю, что всё будет хорошо.

– Дыши, родная, ещё немного, – говорит он, и глаза его блестят, тёмные, полные тревоги и любви, и я киваю, сжимаю его руку сильнее, и в этот момент я чувствую — ребёнок идёт, жизнь идёт, и я не боюсь.

Когда всё заканчивается, боль отступает, как волна, что уходит с берега, и я лежу, задыхаясь, мокрая от пота, но живая, более живая, чем когда-либо. Врач говорит что-то, голос её мягкий, но я не слышу слов — только тонкий, дрожащий плач, что режет тишину, и вот она кладёт мне на грудь маленькое тельце, тёплое, трепещущее, как птенец, что только вылупился.

Малыш — наш сын, с крохотными кулачками, что сжимаются у его лица, и сморщенной кожей, красноватой, почти прозрачной. Я смотрю на него, и время замирает — сердце стучит, громко, быстро, но не от страха, а от чуда, что лежит на мне, от жизни, что я держу в руках. Слёзы текут, горячие, быстрые, стекают по щекам, но я смеюсь, тихо, счастливо, звук дрожит в горле, и я не могу остановиться, не хочу. Это не просто ребёнок — это мы, это всё, что я пережила, что привело меня сюда, к этому моменту.

Игорь стоит рядом, его рука всё ещё в моей, пальцы сжаты так, что костяшки побелели, и я чувствую, как он дрожит — не от холода, а от эмоций, что он прячет за спокойствием. Он наклоняется, целует меня в лоб, его губы тёплые, чуть солёные, и дыхание его дрожит, как будто он тоже плачет, но молча, держит это внутри, как всегда держит себя ради меня.

– Сказал бы, что он прекрасен, но какой-то он… сморщенный весь, – говорит он, и голос его низкий, с лёгкой хрипотцой, но в нём шутка, тёплая, знакомая, и я вижу, как уголки его губ дёргаются, выдавая его.