Преддверие войны

Птица Алексей

Неизвестный молодой человек быстро сунул руку в карман и вынул из него очень небольшой дамский револьвер. Оба стюарда: и старший, и младший мгновенно среагировали и бросились на него, тут же свалив на пол, и выбив из его руки оружие.

Дверь в рубку оказалась открыта и фактически брошена. Сквозь неё отлично просматривалось всё внутреннее помещение, и вот туда-то резко и прыгнула, неожиданно для всех, женщина, что сидела позади возмутителя спокойствия. Зажав в руках бомбу, которую она быстро достала из своей сумочки, пользуясь всеобщей суматохой,

она ринулась в свободный проём двери, ведущий в рубку.

Этого не ожидал никто, в том числе и я.

«Сумасшедшие!» — промелькнула у меня мысль, и я отчётливо понял, что произойдёт дальше. Общее устройство дирижаблей мы разбирали на одной из вводных лекций, я и ясно представил себе дальнейшее развитие событий.

Дамочка бальзаковского возраста, которая решила распрощаться со своей никчёмной жизнью, сейчас проникнет в рубку управления и подорвёт там бомбу. Какой бы силы не оказался взрыв, он разрушит рули управления, разгерметизируется корпус, отчего дирижабль рухнет вниз. Дальше шли варианты: он либо взорвётся в воздухе, либо взорвётся уже на земле, неся огромные разрушения и гибель всему живому в радиусе ста пятидесяти метров. О судьбе экипажа и пассажиров лучше и вовсе не задумываться.

Наши изуродованные силой взрыва и удара, частично обожжённые останки будут только вызывать приступ тошноты у непривычных и чувство сожаления у тех, кому придётся разбирать нас из-под завалов. Оба варианта меня не устраивали. Я бы даже добавил, что категорически не устраивали, но это всё понимание пришло гораздо позже, а сейчас я лихорадочно начал действовать.

Время скрутилось в огромную пружину, сжалось и, не медля ни мгновения, стало стремительно распрямляться обратно. Вскочив со своего места, я поднял руки и активизировал свой дар.

Стремительный поток силы от сердца к голове, а оттуда к рукам длился меньше, чем удар сердца. Кончики пальцев набухли, отдавая энергию окружающему меня пространству, подчиняясь моей воле, поток воздуха, на ходу формируясь, ударил женщине в спину и опрокинул её, подбив ноги.

Она на мгновение зависла в воздухе, прежде чем свалиться на пол, и в это время перенаправленный мною поток выхватил из ослабевших рук бомбу и швырнул её прямо мне. Удар железного шара в правую ладонь оказался ощутимым и отбил мне палец.

— Иллюминатор, откройте любой иллюминатор! Выкинуть, мне надо выкинуть её! — заорал я на весь салон, держа в руках бомбу, не успевшую потерять свой предохранитель.

Но, услышав меня, анархист кинулся на помощь своей коллеге-женщине, пытаясь выпутаться из цепких объятий стюардов. Перед моими глазами проносились события, как кадры в кино: удар в лицо, ещё, растерянные лица пассажиров, выбегающий из рубки капитан, достающий револьвер, и выскакивающая из кармана анархиста другая бомба.

— Клац, клац, клац, — покатилась бомба по отмытому до блеска деревянному полу.

— Щёлк, — щёлкнуло освобожденное усилием пальцев фаната-анархиста предохранительное кольцо.

— Бух! — бухнуло моё сердце,

— Бух, — ответил дар,

поняв всё в тот же миг.

В голове возникла картина закрытого сосуда.

— Бух, — ударило второй раз сердце, и тут же граната принялась раскрываться наружу, выпуская из себя раскалённые газы, вперемешку с острыми металлическими осколками.

— Ааа! — сила дара вышла из меня, капсулируя разрывающуюся от взрыва гранату в некую закрытую наглухо сферу. Вся моя жизненная сила, смешавшись с силой дара, заключила энергию взрыва в эту сферу и остановила взрыв. Я, застыв, напрягаясь изо всех сил, удерживал рвущуюся наружу силу взрыва.

Напротив меня, возле иллюминатора, висело небольшое зеркало, востребованное для самолюбования дам-пассажирок, и я навсегда запомнил своё лицо. Вздувшиеся от невероятного перенапряжения крупные вены на лбу, искажённые мукой ярости черты, и транслируемая решимость выдержать всё до конца.

Сердце снова бухнуло, обозначив начало, и замерло.

— Ааа! Бомба! Бомба! Бомба!

— Капитан, нас взорвали! Каааапииитан!!!

— Заткнитесь! Генрих, прижать бабу! И, — капитан шагнул вперёд и с размаху опустил рукоять револьвера на голову анархиста, надолго его успокоив.

— Механик, вниз! Экстренный спуск! Экстренный! — орал капитан.

Сжимая изо всех сил вторую бомбу в руках, я краем глаза заметил, как обмяк анархист, как верещала прижатая к полу сумасшедшая террористка, но всё это я воспринимал отстранённо, как будто происходящее не со мной. Дирижабль по-прежнему летел вперёд, а не опускался вниз, а значит, моя судьба, как и судьба всех пассажиров, целиком находится в моих руках.

Время сжалось в одну бесконечную секунду, которая рвала и рвала меня на части. Я точно знал, что смогу выдержать энергию взрыва ещё минуту, может полторы, а потом всё.

Пассажиры повыскакивали со своих мест, но их тут же стали усаживать обратно. Кажется, вскочила и теперь уже знакомая мне девушка и попыталась подойти ко мне, с явным намерением помочь, но её отправили обратно.

— Вниз! Экстренное приземление!

Наконец, механик понял требование и запустил процесс опускания с небес на землю. Дирижабль резко клюнул носом, отчего все покатились на пол, я тоже пошатнулся и, не удержав равновесия, упал сначала на колени, а потом здорово приложился лицом о подвернувшееся мне кресло. Лицо залила кровь из разбитого носа. В голове потемнело, но я продолжал держать сферу, уцепившись за кресло.

Не знаю, понимал ли ещё кто-то, кроме капитана и пары пассажиров, что я сейчас делаю, но я не думал о том. Дирижабль начал снижаться, стараясь делать это не резко, чтобы не потерять равновесие и не уткнуться носом, с соответствующими последствиями, иначе может получиться аналогичная катастрофа.

Команда уже пришла в себя. Два стюарда удерживали пленников, а капитан, с револьвером наперевес, успокаивал пассажиров: кого-то словом, а кого-то и пинком, не давая им раскачать дирижабль.

— Всем занять свои места! Занять свои места!