Преддверие войны
Шрифт:
— Ага, есть у тебя тяга к необычному оружию, Федя, а зачем ты два купил, они же дорогие?
— А я один для экспериментов взял, хочу сделать из него совсем другое оружие, я тут подумал, что мы с тобой можем придумать вообще что-то новое и прорывное, например, пистолет, который может иметь совсем другую пробивную способность и силу выстрела, как винтовка, скажем.
— Это как?
— Ну, размером будет, как обычный пистолет, а мощность выстрела, как у винтовки.
— И ты так сможешь сделать?
— Да, а почему нет? Я уже почти придумал, вот, смотри! — и я прямо
— Ух, ты! Ну, ты даёшь! Это получается, мы и сами сможем сделать, ведь я умею размягчать металл?
— Да, можем попробовать, но пока это всё не точно.
— Нужно пробовать, но не на первом курсе.
— Нужно пробовать, при первой же возможности.
— Верно, но давай всё перенесём на лето.
Я помрачнел, до лета далеко, а с другой стороны — куда торопиться? Нужно знаний набраться, а дальше уже думать. На том и порешили.
Так неспешно прошёл весь апрель, плавно перешедший в май. Я быстро наверстал пропущенное в учёбе и, к сожалению, больше не встречал Женевьеву.
Я видел её, но издалека, хотелось подойти, но при каждом моём приближении, если оно заранее обнаруживалось, Женевьева принимала настолько надменный вид, что всё моё желание мгновенно пропадало. К сожалению, она сама не хотела со мной поговорить, а у меня не оставалось никакой возможности к ней обратиться. Что же она думает обо мне, интересно?
Жаль, что этого мне никогда не узнать.
Примерно в это время Женевьева читала художественный роман о несчастной любви, и её мысли постоянно возвращались к одному и тому же персонажу, и совсем не герою произведения. Сейчас её мысли постоянно возвращались к предмету её тайной любви. То, что её любовь оказалась окутана тайной, девушке нравилось, и гораздо сильнее, чем если бы она просто любила.
Ей представлялось, что её любовь даже более романтична, чем в романе, но, увы, в жизни всё всегда сложнее, чем в художественном произведении, хоть подчас и намного ярче. Несмотря на молодость, Женевьева это понимала и хотела, чтобы её любовь развивалась в романтическом антураже. Прогулки по весеннему парку, катание на дирижабле, походы в дорогие рестораны, поездки на Атлантическом лайнере за рубеж и так далее и тому подобное. Она уже сама намеревалась подойти к Фёдору и спросить о его отношении, но так и не решилась.
Завидев его в академии, она, боясь огласки, тут же надевала на лицо маску отчуждения, чтобы никто не мог подумать, что она дала повод к ней подступиться. А уже если бы Фёдор решился, всё же, нарушить принятые правила приличия, то это оказалась целиком его инициатива, а не её. Но Фёдор так и не решился к ней подойти. Вот же, трус!
Однако, что-то нужно с этим делать, иначе затихнет совсем и её любовь и его обожание, но вот как, и что сделать? Этого она не знала и даже не представляла. Между тем, по академии стали распространяться странные слухи о том, что в ней оставят учиться только благородных студентов, а всех остальных отчислят, отчего на неё стали коситься и даже иногда смотреть с ненавистью. К этому она не привыкла, да и как можно привыкнуть к ненависти?
Нет,
Вскоре она узнала, что у Фёдора погибла мать, о чём он сам ей и сказал. Женевьева тогда не смогла ничего ему ответить, а потом уже оказалось поздно. В тот день она места себе не находила, пытаясь придумать, как помочь ему, но так ничего и не надумала. Передать деньги? Нет, он не возьмёт их, передать письмо? Но об этом станет известно многим. Встретиться? Тоже невозможно. А девушке так хотелось его увидеть и поговорить!
Но, как это часто и бывает, весь пар жажды встречи ушел в гудок. Отсутствие общения постепенно смазалось нагрузкой от учёбы, да редкими поездками домой, где её постоянно выспрашивали и тайком контролировали, так что, постепенно страсти улеглись, хотя она сами и не прикладывала к этому усилий.
В конце концов, Женевьева решила, что пусть всё идёт само собой: если суждено ей выйти замуж за Дегтярёва, то так и случится, если нет — на всё воля Божья, и она вновь уткнулась в книжку.
Дни сменяли друг друга, и незаметно наступил май. Меня никто не беспокоил по уголовному делу, как будто все забыли о нём, отчего я перестал переживать и полностью погрузился в учёбу, что давалась мне относительно легко, да и летняя сессия уже оказалась не за горами.
Весна вступила в свои права, зацвели плодовые деревья, вслед за ними сирень, дурманя головы молодым людям грёзами любви. От этих запахов кружилась голова, отчего сильно хотелось увидеть Женевьеву, но…
— А давай пойдём, прогуляемся по городу? — как-то предложил мне Пётр, — чего здесь сидеть, так хочется любви, может, с кем-нибудь познакомимся? Всё равно Женевьеве ты не ровня, да она и не смотрит на тебя, так что, стоит уже знакомиться с обычными девушками. Ты жених видный, можно без труда найти себе пару.
— Да ладно тебе, Петя, ты не хуже, — пожал я плечами.
— Я-то ладно, мне родители искать невесту станут, так у нас принято, а ты сам по себе, никто и не укажет, и не покажет, и не заставит. Это с одной стороны хорошо, а с другой — не очень.
— Да, это точно, — помрачнел я, — а тебе, Петя, какие девушки нравятся?
— Да всякие, но предпочитаю хрупких блондинок.
— Гм, а мне рыжие и кудрявые больше всего нравятся.
— Ха, я заметил, рыжих девиц в городе хватает, да и просто кудрявых. Ну что, идём гулять?!
— Пошли, — решился я.
Сборы наши оказались недолгими и, одевшись во всё лучшее, мы вышли из общежития. Поймав извозчика буквально за воротами, покатили на нём в центр города, туда, где шастает побольше девиц. Одетые в гражданское платье, а не в мундиры студентов, мы выглядели со стороны весьма достойно, да и подготовились, что называется. Не зря же я даже купил себе как-то по случаю одеколон, чтобы запахом привлекать к себе барышень, желательно покрасивше. Гм, вру, ради Женевьевы его покупал, но увы.