Предпоследний герой
Шрифт:
Итак: адрес банка она не знает.
Как его новая фамилия не знает тоже.
Гражданство – тем более.
И гостиницу, где жил Эжен, она не ведает.
По всем пунктам – полные нули.
Ну, идиотка! Она же ничего, ничего про нового Эжена не знает! Слушала, развесив уши, его байки про Казанову да про то, что «ты, Настенька, повзрослела-похорошела». А по делу – полный голяк! Что стоило задать элементарные вопросы – как бы между делом: «Как тебя, Эжен, теперь зовут-то?… Где ты остановился?… В каком банке лежат наши деньги?…»
Настя
«Да была б у меня хоть десятая часть Эженовых денег – что угодно могла бы творить!… Все бы лампы им тут перебила!»
Но сейчас она, увы, не в том положении, чтобы громить казенное имущество. Поэтому в стену полетел только гостиничный блокнотик. И карандаш. А потом – и стакан (свой собственный, привезенный из Москвы). Тот самый, в котором она вчера варила Эженчику кофе. И изо всех сил старалась, дура, чтобы получилось вкусно – по-итальянски вкусно!…
Стакан (кондовый, советский) шмякнулся о стену, но не разбился. Метать его по второму разу Настя не стала.
Смотрела, как в стаканных гранях искрят лучики солнца, и плакала…
«Ну ладно, допустим, спросила бы я Эжена, как его теперь зовут и где он живет. Так он наврал бы с три короба: „мистер Смит из отеля Санто-Стефано“… Лучше было бы дурочкой прикинуться и попросить, чтобы он паспорт показал. Интересно, мол, мне, как заграничные паспорта выглядят… Он бы подвоха, может, и не заподозрил!»
И тут же в голову пришла новая мысль: «Нет, лучше всего было бы самой ему снотворное подсыпать!… А потом осмотреть его бумажник. Там наверняка и новый паспорт бы нашелся, и визитная карточка его гостиницы… А может, еще больше бы повезло – Эжен-то у нас мужчина самоуверенный. Может, он прямо в кошельке и бумажку с кодом доступа к счету держал?»
И Настя представила, что это не она, Настя а он, Эжен, спит, опоенный снотворным. А она… Она тем временем отправляется в банк и называет оба кода, и его, и ее. А потом заводит себе кредитную карточку и переводит на нее все пятьсот тысяч долларов…
И мчится на водном такси в аэропорт. Переоформляет свой билет, проходит на посадку… И, минут за десять до вылета, звонит в Эженову гостиницу. Чтобы оставить ему хамское сообщение. Вот такое же точно: «Good bye, Eugene!»
Вот это было бы сильно! От одной мысли о такой сладкой мести у нее даже слезы высохли.
«Только не умею я так поступать. Не умею втираться в доверие и опьянять ласковыми словами, а когда человек расслабится – всаживать нож ему в спину».
Ну что ж, Анастасия… Не умеешь – значит, и не берись. И живи скромным редактором с зарплатой в триста рублей.
А на миллионеров смотри по телевизору. Или – сквозь витрины дорогих кафе типа «Флориана» или «Харрис-бара». Ты-то сама в такие заведения больше никогда зайти не сможешь…
Настя подошла к окну.
Венецианский пейзаж – еще вчера изумительно-романтичный –
И вообще Венеция – мерзкий городишко. Тут болотом пахнет. А улыбки у итальяшек двуличные и избирательные. Улыбаются только тем, у кого денег много.
Теперь ей здесь никто улыбаться не будет… Особенно если денег не хватит за соки из бара расплатиться.
И Насте вдруг до безумия захотелось оказаться дома. Но не в безлико-роскошной квартире Ирины Егоровны – а в их с Сенькой скромном уюте. На съемной кухоньке, за чашкой чая. И чтобы за окном уныло завывал ветер, и по стеклам растекались капли дождя – а им было тепло и спокойно. Тепло оттого, что они вместе. И спокойно, потому что они – две половинки одного целого. Которые ходили-ходили по свету – и наконец обрели друг друга. Обрели – какое книжное, высокопарное слово! Но ведь они с Сенькой и правда обретали друг друга. И как смешно: чего только вместе не пережили. Все вытерпели, все перенесли. А разошлись из-за сущей ерунды.
Тоска по Сене охватила ее с такой силой, что Настя вновь едва не заплакала.
«Сенька – предатель», – пробормотала она.
И усмехнулась: да уж, предатель. Если сравнить масштаб Сениного предательства да с Эженовым…
Подумаешь, перепихнулся Сенька с гадиной Милкой… Вряд ли ведь от любви! Просто Сенька ей, Насте, хотел досадить. За то, что она его за «Катран-мед» ругала. Ну и Милка, конечно, тоже хороша – сама небось необъятной задницей повертела и жирные ноги раздвинула.
А мужик – существо слабое. Полигамное. Отказаться сил не нашлось. Сенька сам небось теперь об этом жалеет! А то она не знает, какой он совестливый…
И, повинуясь внезапному порыву, Настя бросилась к телефону.
«Наверно, дорого звонить из гостиницы… – запоздало подумала она. – Впрочем, моих ста долларов хватит. Хочу. Хочу говорить с ним. Немедленно».
Пальцы тыкались в клавиши, набирали знакомый номер и отчего-то дрожали…
«Зачем я звоню? Сегодня ведь понедельник, и Сенька – наверняка в своем „Катран-меде“, или в Минздраве, или…»
Пошли гудки. Трубку никто не снимал. «Нет, он все-таки дома! Я чувствую! Он должен быть дома – сейчас, когда мне так нужен!»
– Але! – ответил недовольный старческий голос.
«Але» было растяжечное, московское. А голос – совершенно незнакомым.
Настя быстро бросила трубку: наверно, она номером ошиблась. А платить инвалюту, чтобы извиняться, – жаль.
Снова набрала тот же номер.
Тот же голос. Еще более недовольный.
– Але. Ну, говорите!
Настя нажала отбой. Что за ерунда? Престарелых родственников, которые любят наезжать в гости, у них с Сеней вроде нет… Но кто же тогда трубку снимает?