Председатель Томский
Шрифт:
– Что ж, позвоните. Авось хуже не будет. Вам, по крайней мере… – хоть от крестника получила порцию скептической поддержки своему прожекту.
Отретировавшуюся к «спасательствующему» телефону Анну Алексеевну не взялись сопровождать ни Юра (из деликатности, не сын же он ей, слава Богу, так, седьмая вода), ни Людмила (она с презрением взирала на жалкие навязчивые попытки обречённых избежать своей участи: с детства бесила её лягушка, претворяющая в безысходном кувшине молоко в масло; можно подумать, ей, захлебнувшейся, хозяева с утра спасибо скажут за блюдо с лягушачьим трупом внутри). В разговор вступать не пытаются. Он – опять же из деликатности, да, собственно, и не знает, о чём говорить в таком положении. Она – попросту брезгует общением с тем, кто мальчишкою
– Горе-е-е, горе-е-е, горе-то-о како-о-ое-е-е! – На пороге комнаты обозначается отчаявшаяся вкрай вдова далеко за пятьдесят, в которой Люда не сразу признаёт только что обнадёженную вышедшую мать. – Пулю себе в башку шмякнул! Как прочёл вчера газету «Правда», так вышел в садик и… Ой, не могу! Что нам без него делать?! Ох, увы нам, увы без товарища Томского! А папке твоему, Людка, и подавно увы сугубо!!!
V
Весна 1929-го года. Ночь. Станица Малоспесивская. Изба-рожальня.
Протагонистка – корчащаяся в родах баба средних лет, но, корчи выведя за внимание, вполне себе миловидная женщина, ещё очень даже вполне. Вдова (?) подъесаула первой Верхне-Донской дивизии, по окончании Гражданской войны пропавшего без вести где-то недалеко от родной станицы. После пропажи у неё это уже четвёртое корчевание, но на этот раз не в пример трудное, критически угрозное, откель и степень надрыва.
Антагонист – красный герой: в Реввоенсовете Южного фронта заливал с садиствующим Сырцовым и неутомимой непьянеющей рукой катал диктуемые тем списки на расказачивание. Когда отшумели бои, окончил курсы ветфельдшеров и был направлен в некогда им славно прореженную станицу акушером и ЗавИРом [3] закапывать им самим под непросыхающим руководством «политического урода» («Краткий курс ВКП(б)») выкопанную демографическую яму.
3
Заведующий избой-рожальней. – Прим. ред.
Архонт Фесмотет – Михаил Павлович Томский, подавший с присными 9 февраля рефутацию на ускоренные темпы коллективизации. Носится теперь по стране стервятником до узких мест, готовясь на апрельском Пленуме ЦК дать на виду у Партии, с фактами наружу и в лицо истый (последний и решительный, само собой) бой перевёртанным троцкистам во главе с до недавнего крайне правым, радикально правым («куда правее Бухарчика, а Лёшка „Власов“ вообще тогда считался примирительным центром, да и я не наезжал так ретиво и матерно на левацкое охвостье») И. В. Сталиным.
Хорег – Митрофан Петрович Огурцов, самый пережилистый изо всех донцов. Председатель новозаделанного колхоза теперь, хотя на всякий случай беспартийный, как не был он никогда ни монархистом, ни белым, ни красным, но всегда находился при власти. Секрет его живучести прост теоретически, да мало кому сподвигнуться подобным образом довелось. Пил он с любым начальством дюже душевно, а как приходило время принять соучастие в браздах правления (расстреливать кого-нибудь то бишь) – он в неподъёмный вдрызг уходил (с вами же пил, какие претензии?). Так что выкрутасывался он при всех исключительным образом, что никто на него в обиде не был.
Хор беременных
Корифеюшка хора – где какая свара, так не по ней развод: а если? Да как там? А чтоб! В любую харю вжарит матку правды в лоб.
В роли Deus ex Cartesian dynamo machina выступает новорождённое существо не важновеющего здесь пола.
Протагонистка: Нету мочи, бабоньки, помираю.
Антагонист: Вот и славненько, что помираешь. Вставай и иди помирай до дому или к мужику своему, не знаю уж куда – в лес или где он там у тебя ховается. А здесь помирать не место. Попутала ты что-то, болезная.
Корифеюшка хора: Ты что несёшь, хрен краснопёристый! Куда она пойдёт?! Она и до плетня не дошушвахает, култыхнётся замертво, и поминай как звали.
Антагонист: Пусть уж лучше у плетня хряпнется, а здесь, повторяю, не место. Ты, коза вонько вопящая, когда в дом – советское учреждение, между прочим, – входила, табличку у входа читала?
Хор: Здесь находится обильный дом, что нам был подарён Советскою властью, укокошившей всех его жителей, чтоб нам рожать было пользительней для делов Третьего Интернационала. Подарён, чтоб каждая баба здесь нарожала побольше трудового резерва и будущей солдатчины. Для того и послали сюда тебя, стерва, чтоб ты роды принимал повкрадчивей.
Антагонист: Во-во, правильно, роды. Оттого и называется учреждение наше избой-рожальней, что здесь получает путёвку в жизнь и напутствие новая человеческая единица. В жи-и-и-знь! Путё-ё-ё-вка! Вообразите только, сколь торжественно. А справки о смерти выдают совсем в другом месте. Не по адресу вы обратились. Здесь мы трудимся над дебетом в графе нашего народонаселения, убыль его в компетенции других органов.
Корифеюшка хора: Так прими, хитровывертень, роды – вот и будет тебе подслажка в твои писульки.
Антагонист: Коза она и есть дурна, как коза. Ты объявление – вторую неделю кряду возле таблички висит – читала? А там дир-р-ре-кти-и-ва. Не кого-нибудь, а самого товарища Семашко Николая Александровича, наркома здравоохранения. Нарком – это народный комиссар, значит. Вслушайтесь, как красиво и грозно звучит! Ко-ми-с-с-сар! И притом народный. Это прямо как ватерклозет. Да ещё общественный. Красота!
Хор: Нам совдепия забила в глотку до жопы такой красоты, что, пробрехав её даже щепотку, бежим до дому отмывать рты.
Корифеюшка хора: Да как же мне читать ваше какое ни есть объявление, когда меня из ликбеза ваши же гепнули: не след тебе, говорят, частнособственническая душонка, нашей народной грамотой овладевать в своих подрывных целях. Так что вижу – висит, а что написано – не знаю. Но по виду судя, дюже суровое там понукание.
Антагонист: И что же в этом объявлении за распоряжение, я спрашиваю? А содержит оно прямое, невихлястое указание: мироедов, кулаков, сопротивляющихся вступлению в колхоз и обобществлению имущества противников, и прочие разные антисоциалистические элементы, как и их детей любого, подчёркиваю, возраста, начисто упразднить из системы государственного медицинского вспоможения. Изба-рожальня – это что? Государственное медицинское учреждение. Лежит здесь на столе кто? Кулачка, самая что ни на есть, поскольку муж её, живой он или нет, есть и будет непрекословный враг трудового каз… – это слово навсегда забудьте, я имел в смысле крестьянства трудового враг – вот кто её муж. А в пузе у неё кто, задаю я своеместный вопрос, еропшится и егозит? А вот это самое кулацкое отродье, про которое в документе помянуто, пусть и малого возраста, но подлежащее лишению врачебной помощи. Какие ещё могут быть вопросы?!