Прекрасная Габриэль
Шрифт:
Мы сказали, что Габриэль была красавица — мало того, она была добра, улыбка шла из ее души, как благоухание из чашечки цветка, она никогда не чувствовала зависти, честолюбия, гнева, не знала лицемерия. Потребовались годы бурь и зараженный воздух двора, ненависть и зависть других, чтобы заставить это благородное лицо прикрываться маской, единственной защитой против смертельного яда.
Но в семнадцать лет Габриэль не умела лгать. Она смотрела на Генриха, лежавшего у ее ног, глазами сестры, с уважением
Когда король долго прижимал к губам эти бархатные пальчики со скромной и почтительной горячностью (несомненный знак истинной страсти), Габриэль приказала Грациенне затворить дверь и предложила деревянную скамейку королю. Скамейка была только одна и принадлежала по праву французскому королю. Но Генрих весело сел на четверик ячменя, и скамейка досталась Габриэль, девушка села на нее и приняла серьезный вид.
— Еще неосторожность, государь, — сказала она очаровательным голосом. — Отец мой в отъезде, но он может воротиться. Ваше величество ничему не подвергаетесь со стороны ваших верноподданных, но меня будут бранить, мне придется плакать, когда вы уедете.
— Плакать? О, моя милая красавица! — сказал Генрих. — Нет, вы плакать не будете. Притом ваш отец не воротится. Я послал его в Мант.
— Это вы послали его, государь? — вскричала молодая девушка. — О, злой король!.. Бедный отец!
— Конечно, я это сделал, раз уж мне нельзя видеть вас при нем.
— Ни в его отсутствие, ни в его присутствие, государь, — сказала Габриэль печально. — Время настало сказать правду, хотя мне многого это стоит, но я должна говорить, слушайте.
— Какую правду? — воскликнул встревоженный король.
— Мы уже не увидимся более.
— О!
— Никогда… Отец мне приказал… Он растолковал мне мое положение относительно моего короля, потому что здесь вы король в наших сердцах и в наших желаниях.
— Не так, как в Париже, — сказал Генрих, стараясь развеселить Габриэль, которая в самом деле улыбнулась.
— Ну! — воскликнула она. — После поговорим об этом. Бесчеловечно со стороны верноподданной огорчать своего короля, а королю было бы жестоко помешать своей верноподданной ужинать. Государь, мы задержались на купанье: уже одиннадцать часов, и мы умираем с голода.
— И я тоже, моя красавица.
— О государь! Я угощу вас. Какая радость! Я задам пир великому Генриху, и чудный пир, увидите. Грациенна, подай вишни и смородину.
— Черт побери! — сказал король с гримасой. — Не очень сытно.
— У нас есть пирожные, государь, легкие пирожные, какие Грациенна прекрасно умеет делать.
— Пирожные! Чего же еще больше?
— Это лакомство нам надо простить, государь, мы лакомки. Есть скляночка орехового ликера. Как мы вас угостим!
Аппетит
Стол был накрыт. Генрих предложил кусок пирожного Габриэль и сам взял, вздыхая. Она взглянула на него и поняла.
— Как я глупа, — сказала она, — король голоден, а я ему предлагаю женский ужин!
— Самая прелестная женщина на свете, — отвечал Генрих, — может предложить только то, что у нее есть.
Габриэль с грустью отодвинула пирожное и вишни.
— Надо поискать, — сказала она. — Грациенна, довези меня в лодке до дома. Там мы, наверняка, найдем провизию.
— Нет! Нет! — вскричал Генрих. — Я предпочитаю насытиться, лицезрея вас, я ужинаю, любуясь вами. Я съем ваши крошечные ручки…
— Жалкая пища для желудка, государь. Поищем! Поищем! — сказала Габриэль, легонько отстраняя Генриха, который добирался до ее рук.
— Мне кажется, — сказал он, — сейчас говорили, что в шлюз мельницы попадают огромные рыбы. Не раскинуть ли невод или нет ли удочки? Мельники всегда занимаются этим.
— Не знаю, — сказала Габриэль.
— Я найду. Несколько раз случалось мне ужинать на мельнице постной пищей.
Через несколько минут осмотра король увидел одну из трех удочек, которые Дэнис расставлял каждый вечер и которая тряслась, предвещая удачу. Славный угорь уцепился за нее, и король скоро вытащил добычу, на которую Грациенна с радостью бросилась, а Габриэль с испугом отскочила.
— А где же огонь? Где же приправа? — спросил Генрих.
— Шпек, луковица и вино здесь есть, — отвечала Грациенна, — а через четверть часа я подам это кушанье вашему величеству.
— А я в эти четверть часа брошусь к ногам моей Габриэль и так часто, так нежно буду говорить ей о моей любви, что смягчу ее свирепое сердце.
— О нет! — отвечала молодая девушка, очаровательно качая головкою. — Это невозможно!
— Вычеркните это слово, моя милая.
— Невозможно, государь.
— Стало быть, вы не любите Генриха?
— Напротив, очень люблю. Но если бы он меня любил так, как он говорит, был ли бы он со мной в эту минуту?
— Что это? — с удивлением спросил король. — Но если бы я вас не любил, мне кажется, что я, напротив, не был бы здесь…
— Разве любить — значит огорчать?
— Как, мое присутствие вас огорчает?
— Любить разве значит оскорблять?
— Я вас оскорбляю?
— Любить разве значит губить и бесславить?
— Габриэль! Габриэль!..
— Вы меня огорчаете, вы меня оскорбляете вашим присутствием.
— Какие громкие слова, моя красавица!