Преследуемая Сантой
Шрифт:
Не обращая внимания на оправдания моей ассистентки, я перематываю трансляцию, воспроизводя кадры, на которых Мэдди убегает из отеля. Даже с приглушенным звуком ее страдания неоспоримы. Слезы текут по ее великолепному лицу. Она спотыкается, затем стаскивает туфли на каблуках и выбрасывает их в мусорное ведро.
Мое сердце замирает от неопровержимого доказательства того, насколько плохо сработал мой план. Единственное, что меня волнует — это Мэдди. И я только что причинил ей боль.
Очень сильную.
Но какой у меня был выбор?
Мысль
Я переключаюсь с видео обратно на прямую трансляцию. Но все по-прежнему статично. Блядь.
Паника сжимает мою грудь, я открываю геолокационный трекер, который к счастью, все еще включен. Точка Мэдди быстро удаляется от города. Уменьшив масштаб, я изучаю карту.
— Какие у саней текущие координаты? — огрызаюсь я.
— Я похожа на северного оленя? — спрашивает Меррин и вздыхает. — Но мы только что уехали из Манчестера, так что следующий Дублин.
— С кем мы летим сегодня вечером? — спрашиваю я, производя в уме подсчеты.
Судя по маршруту, мой ангел направляется в дом своих родителей в Скарсдейл. Это должно быть достаточно безопасное место.
«Должно быть» ключевое слово.
Я никогда не видел Мэдди такой расстроенной. И ее родители уже уехали из города, о чем она очень хорошо знает. Меня беспокоит, что она, очевидно планирует провести Рождество одна в пустом доме.
Но даже если бы этого было недостаточно, тот факт, что ее прямая трансляция внезапно стала полностью статичной, означает что отслеживаемое местоположения, скорее всего, будет следующим, кто отключится.
Я теряю ее.
— Не делай этого, Ник. — говорит мой ассистент усталым голосом. — Контракт…
— Кто, блядь, сейчас управляет санями, Меррин?
Она вздыхает.
— Комета, но я не понимаю, почему…
Прервав ее, я активирую радиосвязь между кабиной пилотов и мной и отдаю приказ изменить маршрут.
3. МЭДАЛИН
Приезд домой на Рождество был ошибкой. В тихом холле так же темно и пусто, как я себя чувствую. Но потребовалась всего одна ужасная ночь в одиночестве в моей квартире, чтобы понять, что я не могу оставаться в городе. Мысль о том, чтобы провести Рождество в одиночестве, в окружении коробок с едой на вынос, была невыносимой. К сожалению, могло быть и хуже.
Моя семья находится на Карибах в ежегодном Рождественском круизе. Я должна была быть с ними. Но поскольку Барри вызвался сыграть Санту на благотворительном гала-концерте 23-го числа, я по глупости осталась.
Мама и папа были разочарованы, но понимали. Мама сказала, что она знала, что этот день настанет, что скоро я заведу собственную семью и что конечно, это будет на первом месте.
Я тоже так думала.
Я такая дура.
Жаль, что я не могу стереть себе память. Образ его в этих дурацких красных штанах, спущенных до лодыжек, запечатлелся в моей голове. Если бы только это было самое худшее, что я увидела…
Отбрасывая это ужасное воспоминание в сторону, я оставляю свои сумки в спальне и переодеваюсь в пижаму. Все еще бодрствуя, я спускаюсь вниз и иду в гостиную, не потрудившись включить свет. Мягкое сияние рождественской елки освещает пространство.
Это так похоже на маму — наряжать елку, хотя она и не планировала, что здесь кто-то будет. И, конечно, она оставила гирлянды на таймере. Мама любит Рождество так же сильно, как и я. Или настолько, сколько я любила.
Рождество теперь испорчено.
Нет, не испорчено. Отменен.
Да, возвращение домой определенно было ошибкой. Побег из города должен был заставить меня почувствовать себя лучше, но пребывание здесь — всего лишь напоминание о том, что жизнь, о которой я мечтала с детства, никогда не была ничем иным, как глупой фантазией.
Хотя я последний человек на планете, который должен судить о чужих причудах, то что Барри оказался во власти сексуального партнера, разрушило буквально все что я, как мне казалось, знала и о нем и о наших отношениях. Тот факт, что он осквернил и мой любимый праздник, и мои любимые рождественские конфеты, был всего лишь вишенкой на гребаном пломбире.
Достаточно того, что я раньше не понимала, что он двуличный лжец не уважающий меня. Но как, черт возьми, я могла не заметить, насколько мы сексуально несовместимы?
Искренне жалея себя, я включаю газовый камин, затем опускаюсь на пол перед мерцающим пламенем. Откидываясь на спинку дивана, я подтягиваю колени к груди. Жестокие слова Барри эхом отдаются в моей голове, и я изо всех сил стараюсь не заплакать.
Потому что он прав — какая-то часть меня, должно быть хотела, чтобы он прочитал письмо, которое нашел, иначе я бы запечатала и отправила его, как только закончила писать.
Боже, Мэдс, прекрати эту сцену со слезами. Я тот, кто месяцами жил как монах, ожидая, когда ты расслабишься и станешь раскрепощение. Представь мой шок, когда я обнаружил, что ты не ханжа, а сексуальная извращенка. В ту же секунду, как я прочитал это письмо, я понял, что ты еще не закончила свою игру.
Никто не увидит, если я действительно заплачу, но я уже пролила слишком много слез из-за него. Он не стоит того, чтобы из-за него плакать. Но это не значит, что слова перестали жечь. Потому что, может быть он прав, может быть, я извращенка.