Преступление в Радужном заливе
Шрифт:
– Простите. Вы неплохо ориентируетесь в незнакомой обстановке. С вами приятно побеседовать.
Юрамото поднялся и подошел к ящику у стены.
– Здесь находится субботняя сейсмограмма.
Наклонясь над развернутой лентой. Родин внимательно слушал объяснения селенолога. Юрамото достал другие сейсмограммы, и майор начал сравнивать их между собой.
– Не объясните ли...
– С удовольствием. Я пришел сюда в 10:31 утра. До 10:49 (с точностью до секунд) сейсмограф ничего особенного не зарегистрировал, так как я сидел за столом и писал. Вот здесь сейсмограмма
– Удаляющиеся шаги.
– Да, когда я бежал к базе. Эти вот незначительные, неравномерные отклонения я бы отнес за счет людей, бежавших к радиотелескопу, и переполоха, вызванного первым убийством на Луне.
Родин поднял глаза и посмотрел на Гольберга - в глазах доктора мелькнули изумление и растерянность. Он снова повернулся к Юрамото.
– Это похоже на алиби.
– Нет, - улыбка селенолога была очень дружелюбной, но в ней чудилось сочувствие, - это и есть алиби.
– Вы так думаете?
– Твердо знаю.
– Я буду откровенен, профессор, вы, вероятно, поймете меня. Мне нужна полная ясность. А что, если это не субботняя сейсмограмма? Что, если на ней заранее или позднее было что-нибудь подрисовано?
– Должен вас разочаровать, майор. Мое алиби неоспоримо. Я уже говорил, что ленту обычно меняю в полдень. На это уходит немного - всего две-три минуты. Но это значит, что мы ежедневно теряли бы эти несколько минут. Во избежание потери времени с 10:50 до 12:10 самописцы одновременно записывают сейсмограмму на две ленты.
Селенолог развернул перед майором обе ленты. Он прав. В этом не оставалось ни малейшего сомнения. На субботней ленте действительно были зарегистрированы те же колебания. Они неопровержимо доказали алиби Юрамото.
– Еще два вопроса, если позволите, - устало сказал следователь.
– Кто даст напиться путнику, сам не будет страдать от жажды. Но у верного ли вы источника, майор?
– Не сомневаюсь. Итак, первый вопрос: почему на сейсмограмме не зарегистрирована тревога? Точнее, выстрел из ракетницы?
– Потому что сейсмограф не реагирует на свет.
Снова этот скрытый сарказм в словах Юрамото. "Не начинают ли у меня сдавать нервы, не поддаюсь ли я раздражению?"
– А ударная волна распространяющихся газов, возникшая при выстреле, была слишком слабой, - продолжал селенолог.
– Что же касается сотрясения, которое приборы отметили в критический момент, то это, возможно, отдача. Тело перенесло этот, разумеется, ослабленный толчок на лунную поверхность.
– А почему вы говорите - возможно?
– Потому что отклонение слишком сильное, а радиотелескоп сравнительно далеко. Скорее это все-таки удар или прыжок вблизи от базы. Я затрудняюсь это объяснить.
– Вы сказали - прыжок?
– Да, прыжок или падение с большой высоты.
– Благодарю вас. И последнее - почему вы решили, что Шмидт убит?
– Совестно признаться, майор, но я понял это довольно поздно. Лишь увидев доктора, бегущего к радиотелескопу,
– Вам не приходит в голову, кто мог быть в этом замешан?
– Не имею ни малейшего представления, майор. Могу сказать лишь одно: кто бы ни был убийца, нервы у него железные. Ведь, как только вы прилетели, он должен был понять...
– Вспомнил!
– Следователь резко повернулся к доктору.
– Вспомнил, о чем я подумал, когда мы были у Маккента. Но эта мысль тут же выскочила у меня из головы и я никак потом не мог ее воскресить. "Вы кружитесь около виновного, - сказал Маккент, рассуждая о нашей работе, - а он об этом не знает. А может быть, и знает... нет, не хотел бы я быть в его шкуре - круг сужается". Но, очевидно, вас это совсем не интересует.
– Родин обернулся к селенологу.
– Жаль каждой росинки, которая не освежит цветка.
– Хорошо. Что мы выигрываем, делая вид, что речь идет о самоубийстве? Ничего, больше того, проигрываем. Ведь преступника не обманешь. Скрытность - на руку убийце. Я скажу об этом всем утром. Не буду навевать страшных снов.
Юрамото проводил гостей до дверей шлюзовой камеры.
– Гости из дому - печаль на порог.
Снаружи было тихо, холодно, неприветливо.
– Кажется, мы безнадежно влипли.
– Вопреки отпечатанной и собственноручно подписанной инструкции "Как обращаться со скафандром" доктор отфутболил шлем в угол комнаты.
– Смотрите, - с горечью добавил он и перечеркнул последнюю фамилию в своем блокноте.
– Так! А теперь, быть может, пройти весь список заново?
– А почему бы и нет?
– Родин сунул руку в карман, но тут же безнадежно махнул рукой: что за идея - запретить на Луне курить!
– Начнем с Глаца. С 9:00 до объявления тревоги он находился на командном пункте, у стены с телеэкраном.
– Дальше!
– Что касается инженера Мельхиада, то Глац, Ирма Дари и Рея Сантос подтвердили его алиби около 10:50.
– Перейдем к самой Ирме. До 10:50 она была у Глаца, потом вернулась на узел связи и наладила радиосвязь с Землей. Ее корреспондент утверждает, что около 11:00 она отвергла его радиокомплименты. Следовательно, в этот момент она не могла быть у радиотелескопа.
– Ланге?
– Тот, кто вознес человека до уровня бога! У него алиби примерно с 10:30, когда он вошел в фотолабораторию.
– Маккент?
– Биолог оказался у входа первым. По-видимому, он появился там в 11:01, не позднее. За две минуты он не мог добежать от радиотелескопа до базы, даже если бы прыгнул с обрыва.
– Кто же остался?
– Нейман, который за несколько минут до тревоги включил прожектора ракетоплана. Это подтвердила Сантос. Никого, кроме этих восьми, здесь не было. И тем не менее Шмидт убит.