Пригоршня тьмы
Шрифт:
Шебалин кратко изложил, что привело его в Калинск.
– Девочку, говоришь, ищешь? С каких это пор ты стал заниматься девочками? Ах да! – вспомнил Крюков. – Ведь ты же теперь – частный сыщик. Слыхал, слыхал… Как Мегрэ.
– Мегрэ работал в полиции, – поправил его Шебалин.
– Ну, извини, господин Всезнайка, запамятовал. Мы гимназий не кончали. И как частный сыщик ты прибыл сюда, чтобы найти похищенную девочку? Видимо, надеешься, что я помогу тебе? Зря надеешься, Коля! Тут у нас и без твоей девочки черт-те что творится. А ведь по показателям были лучшими в области: за весь первый квартал всего два убийства. И тут на тебе! Два дня назад этот проклятый автобус. Сразу три трупа. Рухнул, понимаешь, без видимых причин с моста. Шофер – мерзавец, да вроде и пьян не был. К счастью, он тоже среди этих троих. Позавчера вечером, можешь себе представить, в одном
Стоя на крыльце горотдела, Шебалин тоскливо смотрел на небольшую пустынную площадь, на свои потрепанные «Жигули». Зной, казалось, еще больше сгустился. Сердце тяжело стучало в груди, похоже вот-вот готовясь остановиться. Тупик, полный тупик! И на кой он взялся за это дерьмо! Ведь чувствовал, что дело тухлое. Тухлое и очень странное. Пожалел Глиномесова… Надо поехать в гостиницу, принять душ и отдышаться. Куда запропастился Бузыкин?
Бузыкин появился минут через пять. В руке у него была большая пластиковая бутыль с колой.
– Хлебните, Николай Ильич, – он протянул бутыль Шебалину, – холодненькая…
Шебалин взял бутыль и отпил прямо из горлышка. Напиток и впрямь был прохладным, но отдавал аптекой. Он поморщился и вернул бутыль Бузыкину:
– Не люблю эту химию, «Нарзану» бы.
– Зря, – отозвался Бузыкин, – «Колу» весь мир пьет.
Пожав плечами, Шебалин спустился со ступеней и сел в машину.
– Куда сейчас? – спросил Бузыкин.
– Давай в гостиницу.
– Странный городишко, – заметил Бузыкин, выруливая на дорогу. – Такое впечатление, что в нем что-то происходит.
– То есть?
– Не могу точно выразиться, но чувствуется некое напряжение. Как перед дракой, что ли. Я, когда бегал к ларькам, обратил внимание, что около них вертелись подозрительные компании. В основном подростки, но попадались и ребята постарше. И лица у всех агрессивные. Похоже, драться собирались.
– Много их было?
– Да человек по пятнадцать в каждой компании. Причем, что интересно, преобладали азиатские лица.
– В этом Калинске каждой твари по паре намешано, – сказал Шебалин. – И ссылали сюда, и в войну от голода бежали, и по вербовке много народа понаехало. Да и Татария недалеко… В таких городах вечно какие-то разборки между пацанвой. То поселок на поселок идет войной, то улица на улицу… Люди здесь живут как на вокзале. Уже десятки лет прошли, а они чувствуют себя так, словно завтра уезжают. И быт не налажен, жилья приличного на всех не хватает. Словом – нищета. Помнишь, раньше все Фесуненко по телевизору про Бразилию рассказывал. Про фавелы. Там-де у них эти самые фавелы, в них ютятся бездомные… Преступность… Наркотики… Все доказывал, что мы живем в раю. А в Бразилии круглый год без штанов ходить можно, и банан на каждом дереве растет. Съел – и сыт. Наши фавелы похлеще… Впрочем, чего тебе доказывать, и сам знаешь. Мне сейчас начальник милиции жаловался, что у них за последние дни обострилась криминогенная обстановка. Может, и не зря жаловался.
– Ну а как с поисками? Обещал помочь?
– Хрена там, помочь. Дел невпроворот, говорит.
– Сами найдем, – спокойно сказал Бузыкин.
– Сами-то сами, но я даже не знаю, с чего начать… Ладно. Сначала нужно отдышаться. В гостиницу!
Похоже, начальник милиции был прав, когда заявил, что в городе что-то творится. И Бузыкин справедливо заметил, что назревает большая драка. Так оно и было на самом деле. А началось все вот
Утро незаметно перешло в день, когда к одному из коммерческих ларьков, расположенных возле городского вокзала, подошла молодая татарка. Видимо, она была приезжей, потому что с любопытством разглядывала пестрые этикетки заморских товаров, к которым горожане давно привыкли. Стояла она довольно долго, очевидно не в силах разобраться в этом разноцветье. Наконец, кажется, нашла то, что искала. Внимание ее привлек большой, роскошно упакованный пакет с цейлонским чаем. Она некоторое время любовалась заманчивой упаковкой, потом наклонилась к окошечку и указала на пакет.
Продавец, пожилая толстая тетка, равнодушно назвала цену.
Татарка отпрянула, лицо ее приняло удивленное и несколько испуганное выражение. Цена явно впечатляла. Женщина отошла от ларька и какое-то время стояла в задумчивости. Но искушение победило благоразумие, и она, достав из сумки потертый кошелек, стала в нем рыться, проверяя наличность. Искомая сумма нашлась, татарка вновь склонилась над окошечком киоска и протянула деньги. Через секунду заветная пачка была в ее руках. Она вновь отошла в сторону и стала разглядывать упаковку. Она явно любовалась ею, как любуется ребенок новой игрушкой. Насмотревшись вдоволь, встряхнула пачку, потом понюхала.
На лице отразилось сомнение. Она еще раз понюхала. Сомнение росло. Тогда женщина, не долго думая, надорвала пачку и высыпала часть ее содержимого на ладонь. Она потерла чай между пальцами, потом стала внимательно рассматривать его. Сомнение на лице сменила гримаса гнева. Молодуха осторожно пересыпала с ладони в пачку то, что продавец выдавал за цейлонский чай, и вновь подошла к киоску.
– Это не чай, – почти шепотом сказала она продавщице, протягивая пачку.
Та с полнейшим равнодушием взглянула на нее и спросила:
– А что, по-вашему?
– Не знаю, – так же тихо сказала татарка, – но не чай!
– Ну а что же тогда?!
– Верните деньги.
– Деньги? – Продавщица засмеялась. – Так ты же (она решила не церемониться и перешла на «ты») надорвала пачку, кто у меня теперь ее купит.
– Верните деньги, – тихо повторила женщина.
– Ничего я тебе не верну, и иди отсюда!
– Верните деньги, – в который раз умоляла татарка, уже чуть не плача, – ведь так дорого, а обманываете. Разве это чай, это же трава какая-то. Чаем даже не пахнет.
– Вот что, милочка, – зло прошипела киоскерша, – иди отсюда по-хорошему, а то как бы чего не вышло. Торговлю мне, мерзавка, портишь!
Татарка еще некоторое время взывала к справедливости, но киоскерша закрыла окно и на увещевания никак не реагировала. Несчастная любительница чая рыдала во весь голос. Стали собираться любопытные. Она показывала всем пачку «цейлонского» чая и жаловалась на обман и несправедливость. В глазах ее было выражение загнанного зверька. В них читалось, что настоящие страдания еще впереди. Попадет бабенке за любовь к красоте, и, видать, крепко. Большинство прохожих равнодушно проходили мимо, кое-кто сочувственно останавливался и ругал бессовестных спекулянтов, но скорее всего, инцидент ничем бы не закончился, если бы в этот момент к плачущей татарке не подошел парень лет семнадцати, невысокий, крепкого сложения, с самоуверенным лицом всеобщего любимца. Это был житель Шанхая – одного из самых неблагополучных городских поселков – Ринат Валитов, по прозвищу Брюс Ли. Валитов слыл среди тамошних малолеток кем-то вроде Робин Гуда, борца за справедливость, и любил порассуждать о братстве мусульман и вообще всех угнетенных, читал довольно много газет и журналов и был неплохо подкован в национальном вопросе. В последнее время он сколотил нечто вроде банды, или, как ныне модно говорить, группировку. В ней состояли только татары. В духе своих любимых гонконгских фильмов, которые он знал наизусть, Валитов назвал свою группировку Братством Зеленого тигра. «Тигры» не только овладевали восточными единоборствами, «качались» и портили русских девок, но и пытались изучать Коран. К ним начали присматриваться люди значительно более взрослые и серьезные.
Увидев рыдающую соплеменницу, благородный Брюс Ли не мог равнодушно пройти мимо. Откровенно говоря, страдания деревенской дурочки были ему глубоко безразличны. Но он был не один. Рядом шагал верный Рустам.
Валитов подошел к рыдающей татарке и участливо спросил:
– Чего плачешь, сестра?
Всхлипывая, та поведала свою печальную историю.
Брюс Ли взял у нее из рук пачку чая и сунул голову в окошко киоска.
– Отдай деньги, тетка! – сказал он киоскерше более-менее миролюбиво.