Приказ номер один
Шрифт:
К а л и н к и н (лихо, отчаянно).
Ехали цыгане С ярмарки домой! Они остановились Под яблонькой густой!..П л а т о в (Калинкину). Испортил песню…
К а л и н к и н (вовсю!).
Эх, загулял,А это, значит, из другого отделения!
…Парень молодой, молодой!..П л а т о в. Куда тебя?.. (Наконец.) А… Виктория Николаевна?
П е т р о в а. Ничего не может вышибить нас из седла, товарищ Калинкин.
К а л и н к и н (с вызовом). Нам песня строить и жить помогает!..
П е т р о в а (перебивая). Вы позволите переговорить нам с Владимиром Петровичем?
П л а т о в (глянув на часы). Местком…
П е т р о в а. Есть еще несколько минут.
В тишине Калинкин прячет гитару в чехол.
К а л и н к и н. Удаляюсь… Благодарю за внимание!.. (Директору особо.) Благодарю за внимание!.. (Платову.) Ну, вот и все. Прощайте, Владимир Петрович!.. (Выходит.)
П е т р о в а. Приказ о Калинкине подготовлен, я зашла, Владимир Петрович, с просьбой ускорить вопрос.
П л а т о в. Приказ еще не согласован, Виктория Николаевна.
П е т р о в а. С просьбой ускорить: надо успеть окончательно вывесить его до партхозактива. О приказе — говорят.
П л а т о в. Говорят.
П е т р о в а. Говорят и о том, что назревает конфликт администрации с профсоюзом. Нужно ли нам это перед партактивом.
П л а т о в. Не нужно.
П е т р о в а. Есть мнение низового коллектива. Мнение администрации, совпадающее с ним. Вопрос ясен даже самому Калинкину, уверена. Теперь — об активе.
П л а т о в. Остается… час!
П е т р о в а. Люди волнуются.
П л а т о в. Хорошо!
П е т р о в а. Чем?
П л а т о в. Не оказаться бы на улице!.. Да-да, у нас, к сожалению, чуть что — заявление на стол и — в пять других мест, где примут и еще десятку добавят!..
П е т р о в а. Люди волнуются, а ведь при наличии положительного отношения Госкомитета, поддержки обкома, этот партхозактив, как вы его задумали… Если бы реорганизацию вводить обычным, общепринятым порядком, как я предлагала, к тому есть и еще немаловажный резон.
П л а т о в. Какой?
П е т р о в а. Официальные решения сверху воспринимаются, в общем-то, легче принимаемых по собственной инициативе…
П л а т о в. Привычней руки тянуть?
П е т р о в а. Люди не будоражатся при этом.
П л а т о в. Я намерен будоражить людей. Тогда они заработают, как бульдозеры.
П е т р о в а. Буду просить вас, Владимир Петрович, в своем докладе быть… информационней.
П
П е т р о в а. Это было у античных философов. Платона, Сократа, Аристотеля. Под безоблачным небом Эллады. Сейчас в спорах рождаются затяжные конфликты, инфаркты и инсульты, и кончается работа. Если же мы разведем безбрежную дискуссию — как нам работать, а это мы пока умеем куда лучше, чем работать, неизбежно будут не только голоса «за», но и голоса «против»…
П л а т о в (хмыкнув). А еще бы! Сокращаются престижные должности, синекуры, права на места в президиуме…
П е т р о в а. …Будут и «против», а этих, к сожалению, всегда больше слышно, чем удовлетворенных.
П л а т о в. Мне нужно, чтобы они зажглись! Нужна подлинная инициатива снизу… Даже если она умно организована сверху.
П е т р о в а. А если против выскажется большинство?
П л а т о в. Я должен сделать его меньшинством.
П е т р о в а. И наконец, если кто-то посмелее выступит критически, а коллектив попросту отмолчится? Не зажжется?
П л а т о в (после паузы). Когда я начинал создавать фирму, двенадцать лет назад, я выступил на научно-техническом совете и рассказал — какой хочу видеть организацию… Это было первое мое программное выступление. Решающее! Как — сегодня… Когда кончил, наступила длительная пауза. Я сел, написал на листке бумаги «протокол» и ждал. Наконец, поднялся один начинающий руководитель, молодой кандидат. Разнес мои предложения… Жизнь показала, что он ошибался, но как-то… талантливо ошибался! Речь, в частности, шла о возможностях метода параллельного проектирования и строительства наших объектов. Ведь как и другие, сплошь и рядом сначала долгими годами проектировали, а после этого столько же еще и строили!.. Спор шел чисто технический: правомерны, в принципе, были разные пути решения проблемы, учитывающие специфику нашей отрасли, но… Но подлинный смысл спора был всем ясен — Платову надо уходить. Воцарилась гробовая тишина…
П е т р о в а. Что вы ответили?
П л а т о в. Ничего.
П е т р о в а. Ни слова?
П л а т о в. Я зачеркивал на листе слово «протокол», заменяя на «рапорт».
П е т р о в а. Какой?
П л а т о в. В этой полной тишине, не спеша, — не спешил, честно признаюсь, — я писал рапорт на имя прежнего директора: «Прошу освободить меня от занимаемой должности…»
П е т р о в а. Из-за одного оппонента?
П л а т о в. Из-за паузы! Решил: если на мою защиту не встанут — ухожу к чертовой матери.
П е т р о в а. Не верю. Впрочем… верю, разумеется! Что же дальше?
П л а т о в. Дописал заявление. Дата. Подпись. Потом… Потом сначала один, затем другой, третий… Поднимались. Говорили.
П е т р о в а. В вашу защиту?
П л а т о в. Моего дела. А я сидел и, зачеркнув слово «рапорт», снова выводил «протокол».
П е т р о в а. Вам не откажешь…
П л а т о в. И не надо.
П е т р о в а. И где теперь этот, осмелившийся?
П л а т о в. Где?
П е т р о в а. Вряд ли можно предположить, что он уцелел, Владимир Петрович. Уж простите!