Приключения Буратино (тетралогия)
Шрифт:
– Нет проблем. Господа, прошу вас, скажите «Аллаху акбар!» – Амир повернулся к евреям и подмигнул.
– Аллаху акбар! – не колеблясь, весело произнёс Бронфельд.
Погромщики обрадовались.
– Молодец!
– Хороший еврей!
Даниэль молчал. Повисла напряжённая пауза.
Первым не выдержал Буратино.
– Малыш, говори!
Недавно Малыш смотрел такое видео. Худенький, молодой хасид с длинными витыми пейсами и редкой козлиной бородкой в широкополой шляпе и очках с мощными стёклами имел потерянный вид. За кадром говорили по-арабски и смеялись.
– Скажи «Аллаху акбар!», морда еврейская, – приказал кто-то.
Морда еврейская моргала, улыбалась
– Аллаху акбар! Ну!
– Адонай элоэйну, адонай эхад! – смущённо улыбаясь, произнёс хасид.
И тут же от удара с него слетели очки, от следующего – шляпа, остроносое лицо исчезло из кадра. Ролик прервался.
Максиму было жалко еврейчика. Чего ему стоило прославить бога на арабском? Ведь слова, которые его заставляли сказать и которые произнёс он, означают одно и то же… Но нет! Он предан своей вере и ни за что не будет обращаться к богу по-арабски, даже если его потащат в газовую камеру. Такое упорство, конечно, заслуживает уважения, но оно могло бы быть применено с гораздо большей пользой… Вот если бы в своё время еврейчик пошёл не в ешиву 36 , где изучал исключительно Талмуд и Тору, а в нормальную светскую школу и преуспел бы в науках, как подобает прогрессивному человеку третьего тысячелетия, глядишь, он был бы более гибок и в сложившейся ситуации не отхватил бы по щам, подумал тогда Максим. А ещё он подумал, что в том, что этот хасид получился такой тёмный, виноват не он сам – ведь у бедолаги никогда не было выбора. Виноват его ребе. И ребе его ребе, которые испокон веку забивали детские головы чепухой о том, что никакие науки не нужны, потому что ответы на все вопросы есть в Торе, их только надо уметь разглядеть. Ибо высшее призвание человека – это толкование скрижалей, дарованных Моисею Господом…
36
Ешива – высшее религиозное учебное заведение, для изучения иудейского Устного Закона.
Малыш молчал.
Погромщики зашумели и начали смыкать круг.
– Спокойно, братья! Он скажет, – заверил Амир. – Он просто перенервничал.
Малыш замотал головой. Сейчас он очень хорошо понимал еврейчика из ролика. Сказать то, что его заставляют, было как будто предать самого себя. И никакие гибкость с образованием тут не при чём. Это его жизнь, в которой по своей воле он мог произнести эти слова только в шутку, а сложившаяся ситуация к шуткам не располагала.
– Нет! Я атеист, – гордо произнёс он по-русски.
«Атеист» – слово интернациональное, его поняли все и без переводчика.
– Атеист – хуже иноверца! – прохрипел главный погромщик. – Вы можете идти, а с ним мы потолкуем…
– Понятно, – печально сказал Амир и сделал какое-то неуловимое глазу движение. В следующее мгновение главарь без сознания с окровавленным лицом лежал на булыжном тротуаре.
Следующим лёг Бронфельд. Он выдержал несколько ударов, от которых голова его беспомощно болталась, словно боксёрская груша, но потом один из погромщиков врезался в него ногой с разбегу, Лев отлетел к крепостной стене и устроился там на газоне отдохнуть от полученных впечатлений.
Потом наступил черёд Малыша. Он успел-таки съездить кому-то по морде, но не сильно, больше для проформы. На него тут же посыпался град ударов со всех сторон, и от очередного – сзади в правое ухо – он поплыл, и его сбили на землю.
– Голову закрывай! Не отключайся! – волновался Буратино. – Помощь близко, я вызвал полицию!
А Малыш и не собирался отключаться. Он думал о том, что его впервые в жизни бьют толпой, и это не так страшно, как представлялось до этого… А потом всё-таки
Амир дрался как ниндзя: прикасался к противникам только один раз, после чего те падали и уже не вставали. Он успел вырубить четверых. Если бы к нападающим не подоспела подмога, возможно, он и отбился бы. Но и его смели и тоже принялись охаживать ногами.
Неизвестно, чем бы всё кончилось. Может быть, это стало бы основным происшествием дня в Израиле. В новостях появился бы сюжет, в котором показали бы, как носилки с тремя бездыханными телами под окровавленными простынями грузят в кареты скорой помощи, но… завыли полицейские серены, и раздались выстрелы. По счастливому стечению обстоятельств, рядом оказались полицейские, которые несли службу не на страх, а на совесть. Одного их погромщиков даже подстрелили, но не насмерть, и он убежал, поддерживаемый по бокам товарищами.
Погромщики отступили в Восточный Иерусалим, перегруппировались и продолжили бесчинства по другим направлениям – вся ночь ещё была впереди…
У Бронфельда был разбит рот и наливался синяк на глазу. Он сидел облокотясь спиной о стену и хлопал глазами. Малыш, оказывается, очень удачно закрывал голову, пока его метелили; всего лишь распухло и налилось кровью ухо да на лбу была здоровенная шишка. У Амира обильно шла носом кровь. Он полежал на траве, чтобы остановить кровопотерю. Нос его был заметно свернут на сторону.
– Амир, у тебя, кажется, нос сломан, – сообщил Малыш.
Араб ощупал нос. Зажал его в ладонях с двух сторон и сделал резкое движение. Раздался отвратительный хруст.
– Ровно? – гнусаво, как при сильном насморке поинтересовался араб. Стало ровнее, но снова пошла кровь.
Глава 5.
Побитые и растерзанные, прихватив по дороге виски для дезинфекции, они отправились зализывать раны к Бронфельду.
Он жил в нескольких трамвайных остановках от Старого города, в тупиковом тихом переулке. Облезлый бетонный дом на тектонических сваях. Квартира-студия с крохотной спальней на последнем, третьем, этаже. Окно во всю стену. Скромная, но добротная мебель. Холостяцкий рай.
Квартира была собственностью Бронфельда, который явно очень гордился этим фактом. После того как они смыли с себя кровь, хозяин раздал свежие футболки и устроил мини-экскурсию для Даниэля с демонстрацией рабочего уголка, пары абстрактных картин местных мастеров и вида из окна: облезлые желтоватые домики почему-то казались Писателю очень живописными.
Амир явно бывал здесь не раз – он сам достал из шкафчика стаканы для виски.
Бронфельд рассказал с удовольствием, как десять лет назад, когда ещё работал, он взял эту жилплощадь в ипотеку и выплачивал бы долг банку до скончания дней своих, но у него появился издатель и дал авансом сумму, покрывающую остаток долга с изрядной лихвой. Вот на эту самую лихву Бронфельд и жил. Издателя, кстати, нашёл Амир, честь ему и хвала и вечное процветание ему и его близким. (Амир, свершив волнообразное движение рукой, по-восточному сложил перед грудью ладони и склонил голову). За всё это Бронфельд должен был написать двенадцать книг для издателя, и на настоящий момент ему осталось написать всего одну, последнюю, книгу.
Пережитое только-что побоище, в котором они сражались на одной стороне, очень сблизило их. Сначала они бурно, перебивая друг друга, обсудили стычку.
– Поверьте мне, я знаю арабов. Хотели бы убить – убили! – подытожил Амир.
Потом, под конец первой бутылки, Малыш решился задать сакраментальный вопрос:
– Лев! А о чём будет твоя двенадцатая книга?
Бронфельд с Амиром переглянулись. Араб кивнул. Тогда Бронфельд с загадочным видом произнёс:
– Ты знаешь, какая самая продаваемая книга за всю историю человечества?