Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Теккерей Уильям Мейкпис

Между-тмъ благодтель шолъ долой по дождю въ полномъ восторгъ. Дождь и его собственныя слёзы освжили его. Возлюбленная лежала у его сердца и трепетъ надежды пробгалъ по членамъ Филиппа. Старые друзья ея отца протянули ему руку и велли ему не отчаяваться. Дуй втеръ, лейся осенній дождь! Молодой человкъ бденъ и несчастливъ, но онъ уноситъ съ собой Надежду.

Глава XXIII

ВЪ КОТОРОЙ МИСТРИССЪ МЭК-ГИРТЕРЪ ПОЛУЧИЛА НОВУЮ ШЛЯПКУ

Несчастный Филиппъ проспалъ крпко и долго, а Шарлотта покоилась сладостнымъ и освжительнымъ сномъ; отецъ и мать провели дурную ночь, и съ своей стороны я утверждаю, что они заслуживали этого. Хотя мистриссъ Бэйнисъ увряла,

что имъ не давало спать храпнье Мэк-Гиртера (онъ съ женою занималъ комнату надъ спальнею своихъ родственниковъ) — я не говорю, чтобы сосдъ, имющій привычку храпть, былъ пріятенъ — но плохой товарищъ въ постели дурная совсть! Подъ ночнымъ чепчикомъ мистриссъ Бэйнисъ угрюмые глаза не смыкались всю ночь.

«Какъ смлъ этотъ молодой человкъ думаетъ она: „войти и вс разстроить? Какъ будетъ блдна завтра Шарлотта, когда мистриссъ Гели прідетъ съ своимъ сыномъ! Когда она плакала, она становится отвратительна, вки и носъ покраснютъ. Пожалуй, она убжитъ, или скажетъ какую-нибудь глупость, какъ вчера. Лучше бы мн никогда не видать этого другого молодого человка, съ его рыжей бородой и дырявыми сапогами! Если бы у меня были взрослые сыновья, онъ не осмлился бы врываться къ намъ въ домъ: они скоро наказали бы его за дерзость!“

Злыя мысли, не давали заснуть этой старух. А Бэйнисъ не спалъ, потому что онъ думалъ о своёмъ постыдномъ поведеніи. Совсть, которую онъ всми силами старался заглушить, наконецъ одержала верхъ. Мэкъ, Бёнчъ, докторъ — вс противъ него! онъ захотлъ нарушить слово, данное молодому человку, который каковы бы ни были его проступки, поступилъ самымъ благороднымъ и великодушнымъ образомъ съ семействомъ Бэйниса. Онъ былъ бы разорёнъ, если бы не Филиппъ, и показалъ свою признательность, нарушивъ данное ему общаніе. Онъ былъ подъ башмакомъ жены — вотъ въ чомъ дло. Онъ позволялъ жен управлять собою, этой старой, безобразной, сварливой женщин, которая спитъ возл него. Спитъ? Нтъ. Онъ зналъ, что она не спитъ. Оба лежали молча, предаваясь печальнымъ мыслямъ. Только Чарльзъ признавался, что онъ гршникъ, а Элиза, жена его, въ ярости отъ своего послдняго пораженія, размышляла какъ бы ей продолжать и выиграть битву.

Бэйнисъ размышлялъ потомъ, какъ настойчива его жена, какъ всю жизнь она добивалась постоянно чего хотла до того, пока, наконецъ, поработила его совершенно. Онъ будетъ сопротивляться день, она будетъ биться годъ, всю жизнь. Если она возненавидитъ кого-нибудь, это чувство вчно живётъ въ ней. Ея желаніе управлять никогда не умираетъ. Какую жизнь заставитъ она теперь вести бдную Шарлотту! Какъ только отецъ выйдетъ изъ дома, такъ начнутся мученія двушка — Бэйнисъ это знаетъ. Онъ знаетъ какъ его жена уметъ мучить. Онъ притаился подъ одяломъ; а то если она узнаетъ, что онъ ни спитъ, настанетъ его очередь терпть пытку.

„Бдное дитя! какую жизнь будетъ она вести у матери! думаетъ генералъ. „Она не будетъ имть покоя ни днемъ, ни ночью, пока не выйдетъ за того, кого выберетъ ея мать и грудь у ней слабая — Мартенъ тамъ говоритъ — её нужно лелять и успокоить, а хорошо будетъ успоковать её мать!“

Тутъ прошлое возстаётъ передъ тревожной памятью старика. Его Шарлотта представляется ему опять ребёнкомъ, смющимся на его колнахъ, играющимъ его мундиромъ когда онъ возвращается домой съ парада. Онъ вспомнилъ, какъ она была больна горячкою и не хотла принимать лекарство ни отъ кого, кром его; какъ, молчаливая съ матерью, она съ нимъ не умолкала болтать и болтать. Пораженный угрызеніями старикъ, не слёзы ли струятся по твоему старому носу? Полночь. Мы видть не можемъ. Я радъ, если Бэйнисъ несчастенъ. Старикъ, старикъ, какъ смешь ты обливать кровью нжную грудь этого ребёнка? На слдующее утро лицо его, такое же злое, какъ у его жены. А она, прослушивая уроки дтей, бранила ихъ всё время. А когда Шарлотта вышла съ красными глазами и безъ малйшаго румянца на щекахъ, въ выраженіи

лица ея было что-то такое, заставившее мать воздержаться отъ брани. Двушка цлый день была въ лихорадочномъ состояніи; изъ глазъ ея сверкало пламя.

Виновный отецъ, преслдуемый угрызеніями, рано убжалъ изъ дома и прочиталъ вс газеты у Галиньяни, ничего не понявъ въ нихъ. Безумно пренебрегая издержками, онъ бросился въ одну изъ роскошнйшихъ ресторацій въ Палэ-Роял; но вс роскошныя блюда, поданныя ему, не могли прогнать заботъ, или возбудить апетитъ. Тогда несчастный старикъ отправился смотрть балетъ. Напрасно. Розовыя нимфы не имли для него ни малйшей привлекательности. Онъ всё видлъ передъ собою двушку съ грустными глазами — его Ифигенію, которую онъ пронзалъ кинжаломъ. Онъ пилъ грогъ въ кофейныхъ на возвратномъ пути домой. Напрасно, напрасно, говорю я вамъ! Старая жена дожидалась его, удивляясь необыкновенному отсутствію своего властелина. Она не смла сдлать ему выговоръ, когда онъ воротился. Онъ былъ блденъ; глаза его были свирпы и налиты кровью, Когда у генерала было это особенное выраженіе въ лиц, Элиза Бэйнисъ трусила и молчала.

Мэкъ, об сестры и полковникъ Бёнчъ играли въ вистъ, когда вошолъ генералъ. Мистриссъ Бэйнисъ увидала по лицу его, что онъ прибгалъ къ спиртуознымъ напиткамъ, со она не осмлилась ничего сказать. Тигръ въ лсу не могъ быть свирпе Бэйниса иногда.

— Гд Шарлотта? спросилъ онъ страшнымъ голосомъ.

— Шарлотта легла спать, сказала ея мать, козыряя.

— Огюстъ, водки! горячей воды!

Вмшалась ли Элиза Бэйнисъ, хотя знала, что мужъ пилъ уже довольно много? Нтъ, мистриссъ Бэйнисъ посл своего преступленія кротка и смиренна. Она почти убила свою дочь, заставила Филиппа терпть пытку, но она вжлива ко всемъ. Она ни слова не сказала полковниц Бёнчъ о вчерашней вспышк. Она разговариваетъ съ своей сестрой Эмили о Париж, о модахъ. Она улыбается всмъ жильцамъ за столомъ. Она благодаритъ Огюста, когда онъ служитъ ей за обдомъ, и говоритъ баронесс.

— Ah, madame, que le boeuf est bon aujouidlmi, rien que j'aime comme le potolon.

О! старая лицемрка! Но я всегда eё ненавидлъ и говорилъ, что ея весёлость отвратительне ей гнва. Да, лицемрка! но за столомъ была еще другіе лицемры, какъ вы услышите сейчасъ.

Когда Бэйнисъ нашолъ случай поговорить незамтно, какъ онъ думалъ, съ баронессой, несчастный преступникъ спросилъ её о здоровьи Шарлотты. Мистриссъ Бэйнисъ покрыла козыремъ старшую червонку своего партнёра въ эту минуту, и сдлала видъ будто не примчаетъ и не слышитъ ничего.

— Ей лучше; она спитъ, сказала баронесса. — Но докторъ Мартенъ прописалъ ей успокоительное лекарство.

А что, если я вамъ скажу, что кто-то взялъ отъ Шарлотты письмецо и заплатилъ маленькому савояру пятнадцать су, чтобы отнести это письмецо? Что, если я скажу вамъ, что тотъ, къ кому было адресовано это письмо, тутъ же написалъ отвтъ, адресованный, разумется, баронесс? Я знаю, что это очень дурно, но я полагаю, что рецептъ Филиппа принёсъ столько же пользы, сколько и рецептъ доктора Мартена, и не сердитесь на баронессу за то, что она совтовалась съ врачомъ не имвшимъ диплома. Не читайте мн нравоученій, сударыня, о нравственности и дурного примра молодымъ людямъ. Даже въ вашихъ зрлыхъ лтахъ, и съ вашими милыми дочерьми, если ваше сіятельство дете слушать „Севильскаго Цирюльника“, кому вы сочувствуете: Бартоло или Розин?

Хотя мистриссъ Бэйнисъ была очень почтительна къ своему мужу и притворнымъ смиреніемъ старалась успокоить его, генералъ мрачно и угрюмо смотрлъ на подругу своей жизни; ея приторныя улыбки уже не были пріятны для него. Онъ отвчалъ короткими: „А и О“ на ея замчанія. Когда мистриссъ Гели съ сыномъ и съ дочерью пріхала во вторый разъ съ визитомъ къ Бэйнисамъ, генералъ разсердился и закричалъ:

— Не-уже-ли, Элиза, ты будешь принимать гостей, когда наша бдная дочь больна? Это безчеловчно!