Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Теккерей Уильям Мейкпис

Намъ предстояло большое затрудненіе — заставить Филиппа прочесть собственныя статьи Трегарвана въ Обозрніи. Сначала онъ сказалъ, что не можетъ помнить ихъ, стало быть не кчему ихъ и читать. А новый хозяинъ Филиппа имлъ привычку длать искусные намёки на свои статьи во время разговора, такъ что нашъ другъ Филиппъ находился какъ на экзамен при каждомъ свиданіи съ Трегарваномъ, мнніе котораго о свободной торговл, о такс на солодъ, объ умыслахъ Франціи, и мало ли еще о чомъ, можно было принять или опровергнуть, но слдовало, по-крайней-мр, знать. Мы заставили Филиппа прочесть вс статьи его хозяина, мы длали Филиппу вопросы объ этихъ статьяхъ, а жена моя такъ потакала этому жалкому члену парламента,

что я дрожалъ при мысли, съ какому лицемрію способенъ ея полъ. Что если эти хитрости и притворства, которыми она опутываетъ другихъ, употребитъ она со мною? Ужасная мысль! Нтъ, ангелъ! для другихъ ты можешь быть ласковой лицемркой, для меня ты олицетворенное чистосердечіе! Другіе мущины могутъ быть обманываемы другими женщинами, но я не поддамся ничему подобному.

Намъ положили жалованье, какъ редактору. Намъ кром того платили за наши статьи. Это Обозрніе доставляло намъ порядочный доходецъ и мы желали, чтобъ это продолжалось вчно. Мы могли написать романъ. Мы могли доставлять статьи въ ежедневную газету. Мн кажется, что жена моя даже принялась кокетничать съ Кросстикскимъ бишопомъ, чтобы доставить Филиппу пасторскій приходъ, и хотя она съ негодованіемъ отвергала это обвиненіе, не угодно ли ей объяснить, почему проповди бишопа такъ расхваливались въ Обозрніи?

Грубость и откровенность Филиппа нравились Трегарвану, къ нашему удивленію, а мы вс дрожали, чтобы Филиппъ и этого мста не лишился, какъ перваго. У Трегарвана было нсколько загородныхъ домовъ, и въ нихъ не только его редакторъ былъ дорогимъ гостемъ, но и семья его, которую особенно полюбила жена Трегарвана. Въ Лондон у лэди Мэри собиралось общество, въ которомъ появилась наша Шарлотта, и разъ шесть въ сезонъ богатый корнуэлльскій помщикъ угощалъ сотрудниковъ Обозрнія. Вино его было превосходное и старое, шуточки тоже старенькія, столъ пышный, важный, обильный. Если Филиппъ лъ хлбъ зависимости, то кусокъ былъ здсь ласково приготовляемъ для него, и онъ лъ его смиренно, безъ большаго ворчанія. Эта діэта нездорова для гордыхъ желудковъ, но Филиппъ былъ теперь очень смирененъ и признателенъ за доброту. Онъ принадлежитъ къ числу такихъ людей, которымъ нужна помощь друзей, но которые могутъ принимать одолженія, не теряя своей независимости, не отъ всхъ, но отъ нкоторыхъ, которымъ онъ отплачиваетъ не деньгами, а привязанностью и признательностью. Какъ этотъ человкъ смялся моимъ остротамъ! Какъ онъ обожалъ даже землю, по которой ступала моя жена! Онъ сдлался нашимъ защитникомъ. Онъ ссорился съ тми, кому не нравился нашъ характеръ, кто не хотлъ видть нашихъ совершенствъ. Мы не могли сдлать ничего дурного въ глазахъ Филиппа, и горе тому, кто съ неуваженіемъ говорилъ о насъ въ его присутствіи!

Однажды, за столомъ своего хозяина, Филиппъ выказалъ свою слабость, защищая насъ противъ злыхъ отзывовъ этого Трэйля, о которомъ было уже говорено. Разговоръ шолъ о характер вашего покорнйшаго слуги и Трэйль не пощадилъ меня, какъ онъ не щадилъ никого. Будь вы ангелъ, спустившійся съ небесъ, Трэйль постарался бы запачкать вашу одежду и всунуть чорные пёрушки въ ваши крылья. А я знаю, что я вовсе не похожъ на ангела, и ступая по земл, не могу не запачкать моихъ панталонъ. Мистеръ Трэйль началъ рисовать мой портретъ, налегая на т мрачныя тни, которыя этотъ извстный художникъ иметъ привычну употреблять. Я быль паразитъ аристократизма, бездушный наушникъ, разбойникъ, пьяница и убійца, возвращонный каторжникъ и т. д.

Филиппъ опоздалъ къ обду; въ этомъ проступк, и долженъ сознаться, онъ часто бываетъ виноватъ. Вс сидли за столомъ, онъ взялъ единственное порожнее мсто и оно случилось рядомъ съ Трэйлемъ. По другую сторону Трэйля сидлъ дородный человкъ съ здоровой и румяной физіономіей и въ огромномъ бломъ жилет. Къ

этому человку Трэйль обращалъ свой любезный разговоръ и раза два назвалъ его сэръ Джонъ. Мы уже видли, какъ Филиппъ ссорился за столомъ. Онъ далъ обтъ исправиться въ этомъ отношеніи. Ему это удалось, возлюбленные братья, не лучше и не хуже, чмъ вамъ и мн, признающимся въ своихъ проступкахъ и общающимъ исправиться, и повторяющимъ тже проступки каждый день.

— Это самый самонадянный человкъ во всёмъ Лондон, продолжалъ Трэйль: — и самый суетный. Онъ броситъ полковника, чтобъ обдать съ генераломъ. Васъ двухъ баронетовъ онъ можетъ быть не оставитъ, чтобъ обдать съ лордомъ, но обыкновеннаго баронета оставитъ.

— Почему же не оставитъ насъ? спрашиваетъ Трегарванъ, котораго забавляла эта болтовня.

— Потому-что вы не похожи на обыкновенныхъ баронетовъ; потому что у васъ есть большія помстья; потому-что, какъ авторъ онъ можетъ бояться вашего Обозрнія! кричитъ Трэйль съ громкимъ смхомъ.

— Трэйль разсуждаетъ о вашемъ друг, говоритъ хозяинъ, улыбаясь пришедшему гостю.

— Это очень счастливо для моего друга, ворчитъ Филиппъ и молча стъ свои супъ.

— Кстати, его статья о мадамъ де-Севинье чистый вздоръ. Никакого знанія того періода. Три грубыя ошибки во французскомъ язык. Тотъ, кто не жилъ во французскомъ обществ, не можетъ писать о нёмъ. Что Пенденнисъ знаетъ объ этомъ обществ? Человкъ, длающій подобныя ошибки, не можетъ понимать французскій языкъ. Человкъ, не понимающій по-французски, не можетъ бывать во французскомъ обществ. Слдовательно онъ не можетъ писать о французскомъ обществ. Всё это довольно ясно. Его черезчуръ превознесли, также какъ и его жену. Её называли красавицей, а это просто неряха, вчно возится съ дтьми. Въ ней нтъ никакого стиля.

— Она боле ничего, какъ одна изъ лучшихъ женщинъ на свт! закричалъ Фирминъ вспыхнувъ и принялся защищать насъ и произнесъ намъ похвальную рчь, въ которой, я надюсь, было нсколько правды. Онъ говорилъ съ большимъ энтузіазмомъ и мистеръ Трэйль присмирлъ.

— Прекрасно вы длаете, что защищаете вашихъ друзей, Фирминъ! сказалъ хозяинъ. — Позвольте мн представить васъ…

— Позвольте мн самому представиться, сказалъ господинъ, сидвшій по другую сторону Трэйля. — Мы съ вами родственники, мистеръ Фирминъ — я сэръ Джонъ Рингудъ.

И сэръ Джонъ протянулъ Филиппу руку черезъ стулъ Трэйля. Они много говорили въ этотъ вечеръ, а когда Трэйль увидалъ, что знатный помщикъ былъ дружелюбенъ къ Филиппу и самъ выставилъ своё родство, его обращеніе съ Фирминомъ перемнилось. Онъ впослдствіи горячо хвалилъ сэра Джона за доброту, съ которою онъ призналъ своего несчастнаго родственника, и сострадательно сказалъ:

— Филиппъ можетъ быть не похожъ на доктора Фирмина, онъ не виноватъ, что его отецъ былъ мошенникъ.

Въ прежнее время Трэйль лъ и пилъ за столомъ этого мошенника. Но вдь правда, знаете, должна стоять выше всего, и если вашъ родной братъ совершилъ проступокъ, справедливость требуетъ, чтобъ вы закидали его каменьями.

Въ прежнее время, вскор посл смерти лорда Рингуда, Филиппъ оставилъ свою карточку у дверей этого родственника, и буфетчикъ сэра Джона, пріхавшій въ коляск своего господина, оставилъ карточку Филиппу, которому это вовсе не понравилось и онъ даже употребилъ ругательныя выраженія, говоря объ этомъ, но когда они встртились, ихъ знакомство было довольно пріятно. Сэръ Джонъ слушалъ разговоръ своего родственника — а кажется Филиппъ держалъ себя, по обыкновенію, свободно и непринужденно — съ интересомъ и любопытствомъ, и впослдствіи признавался, что злые языки очернили характеръ молодого человка. Если въ этомъ отношеніи Филиппу пришлось хуже своихъ ближнихъ, я могу только сказать, что его ближнія необыкновенно счастливы.