Приключения Филиппа в его странствованиях по свету
Шрифт:
— Я полагаю затмъ, что вамъ нужна была утшительница, замтила одна изъ совтницъ Филиппа. — А неужели вы думаете, что Шарлотта была бы счастливе безъ васъ? Чей домъ счастливе вашего, Филиппъ? Вы сами сознаётесь въ этомъ, когда бываете въ лучшемъ расположеніи духа. У кого нтъ своей ноши? Вы говорите иногда, что вы повелительны и запальчивы. Можетъ-быть ваше невольничество, какъ вы это называете, полезно для васъ.
— Я самъ обрёкъ на него себя и её, сказалъ Филиппъ, повсивъ голову.
— Разв она раскаявается? спросила его совтница. — Разв она не считаетъ себя счастливйшей женой на свт? Посмотрите, Филиппъ, вотъ записка, въ которой она это говоритъ вчера. Угодно вамъ знать о чомъ эта записка? прибавляетъ утшительница съ улыбкой, — Она проситъ рецептъ того кушанья, которое вамъ понравилось
— И вы знаете, говоритъ другой другъ Филиппа:- что она сама охотно изрубила бы себя въ куски и подала вамъ съ сливочнымъ соусомъ.
Это было неоспоримо справедливо. Разв друзья Филиппа не длали справедливыхъ замчаній, когда посщали его въ огорченіи? Бдный Филиппъ не былъ терпливъ, но еще терпніе его не лопнуло. Я не стану подробно описывать эту часть его карьеры и выставлять моего друга голоднымъ и бднымъ. Онъ теперь обезпеченъ, слава Богу! но онъ долженъ былъ пройти черезъ трудныя времена. Онъ никогда не выставлялъ себя геніальнымъ человкомъ, не былъ и шарлатаномъ, которому легко прослыть геніемъ.
Черезъ шесть мсяцевъ издатель нью-йоркской газеты убжалъ изъ этого города, унеся съ собой тощую кассу, такъ что сотрудничество въ этой газет не принесло нашему другу ровно ничего. Но если одна рыба поймана и съдена, разв не осталось больше рыбъ въ мор? Въ это самое время, когда я находился въ уныніи относительно длъ бднаго Филиппа, Трегарвану, богатому корнуэлльскому члену парламента, показалось, что Верхняя Палата пренебрегаетъ его рчами и его взглядами на иностранную политику, что жена секретаря министра иностранныхъ длъ была очень невнимательна къ лэди Трегарванъ, и что пэрство, котораго онъ желалъ такъ давно, слдовало ему дать. Сэръ Джонъ Трегаринъ обратился къ литературнымъ и политическимъ господамъ съ которыми онъ былъ знакомь. Онъ хотлъ издавать Европейское Обозрніе. Онъ хотлъ обнаружить умыслы какого-то тайнаго могущества, которое угрожало Европ. Онъ хотлъ выставить въ настоящемъ свт министра, который пренебрегалъ честью своей страны и забываетъ свою честь, министра, надменность котораго англійскіе джентльмэны не должны боле терпть. Сэръ Джонъ, низенькій человкъ, съ мдными пуговицами, съ большой головой, который любитъ слышать свои голосъ, пришолъ къ писателю этой біографіи; жена писателя была у него въ кабинет, когда сэръ Джонъ излагалъ свои виды довольно подробно. Она слушала его съ величайшимъ вниманіемъ и уваженіемъ. Она съ ужасомъ услыхала о неблагодарности Верхней Палаты, изумилась и испугалась его изложенія умысловъ этого тайнаго могущества, интриги котораго угрожали спокойствію Европы. Она глубоко заинтересовалась идеей основать Обозрніе. Онъ, разумется, самъ будетъ редакторомъ, а… а…
Тутъ эта дама взглянула черезъ столъ на своего мужа съ страннымъ торжествомъ въ глазахъ; она знала, они оба знали, человка, который лучше всхъ на свт годился въ помощники сэру Джону — джентльмэна воспитывавшагося въ университет, человка отлично знавшаго европейскіе языки, особенно францаскій. Читатель наврно угадаетъ, кто былъ этотъ человкъ.
Трегарванъ давно покоится возл своихъ предковъ, Европа давно обходится безъ своего Обозренія, но учрежденіе этого органа принесло большую пользу Филиппу Фирмину и помогало ему доставлять своей семь насущный хлбъ. Когда въ дтской Филиппа появился второй ребёнокъ, онъ хотлъ перехать съ квартиры въ Торнгофской улиц, еслибы не настойчивыя просьбы Сестрицы.
Хотя у Филиппа Фирмина было очень признательное сердце, вс сознавались, что онъ бывалъ непріятенъ иногда, запальчивъ въ разговор и вспыльчивъ въ поступкахъ, и мы теперь дошли до того періода въ его исторіи, когда онъ имлъ ссору, въ которой, я съ сожалніемъ долженъ сказать, онъ былъ неправъ.
Я уже говорилъ, какъ давно Мёгфордъ и Филиппъ были раздражены другъ противъ друга.
— Если Фирминъ бденъ какъ крыса, это не причина, чтобъ онъ принималъ такое обращеніе и такъ важничалъ съ человкомъ, который даётъ ему насущный хлбъ, довольно справедливо доказывалъ Мёгфордъ. — Какое мн дло до того что онъ воспитывался въ университет? Чмъ я хуже его? Я лучше его мошенника отца, который тоже воспитывался въ университет и жилъ въ знатномъ обществ. Я
Съ другой стороны, и Филиппъ имлъ привычку также откровенно высказывать свои мысли.
— Какое право иметъ этотъ человкъ называть меня просто Фирминъ? спрашивалъ онъ. — Я Фирминъ для равныхъ мн и моихъ друзей. Я работникъ этого человка за четыре гинеи въ недлю. Я ему заработываю эти деньги и каждую субботу мы квиты. Называть меня Фирминомъ и тыкать меня въ бокъ! Я задыхаюсь при мысли объ его проклятой фамильярности!
Эти люди не должны были сходиться и это была большая ошибка женскаго заговора, которая сблизила ихъ.
— Опять приглашеніе отъ Мёгфорда. Было ршено, что я боле никогда у него не буду, и я не поду, говорилъ Филиппъ своей кроткой жен. — Напиши, что мы дали слово другимъ, Шарлотта.
— Они зовутъ 18 будущаго мсяца, а теперь только 23, замтила Шарлотта. — Мы не можемъ сказать, что мы приглашены такъ надолго.
— У него будетъ большой обдъ, уговаривала Сестрица. — Вы не можете поссориться тогда. У него доброе сердце и у васъ также. Съ нимъ вамъ не годится ссориться. О, Филиппъ! простите ему и будьте друзьями!
Филиппъ уступалъ увщаніямъ женщинъ, какъ мы уступаемъ вс, и въ Гэмпстидъ было послано письмо, что мистеръ и мистриссъ Фирминъ будутъ имть честь и пр.
Въ качеств издателя газеты, учители музыки и оперные пвцы ухаживали за Мёгфордомъ, и онъ любилъ угощать за своимъ гостепріимнымъ столомъ, хвастаться своими винами, серебромъ, садомъ, богатствомъ, добродтелями за обдомъ, между тмъ какъ артисты почтительно слушали его. Мистриссъ Равенсуингъ была вынуждена дурнымъ поведеніемъ мужа, нкоего мошенника Уокера, поступить на сцену. По смерти Уокера она вышла за Ульси, богатаго портного, который оставилъ своё ремесло и заставилъ жену сойти со сцены. Нельзя найти людей боле достойныхъ, но мистриссъ Ульси говоритъ громко, неправильно, называетъ мущинъ просто по именамъ, очень любитъ портеръ, садится за фортепіано и поётъ очень охотно, и если вы посмотрите на ея руки, когда они лежитъ на клавишахъ — ну, я не желаю сказать ничего злого, но я принуждёнъ признаться, что эти руки не такъ блы какъ клавиши, по которымъ он ударяютъ. Ульси съ восторгомъ слушаетъ жену. Мёгфордъ упрашиваетъ её выпить рюмочку, и добрая душа отвчаетъ, что она выпьетъ. Она сидитъ и слушаетъ съ необыкновеннымъ терпніемъ, какъ маленькіе Мёгфорды играютъ свои экзерсисы, а потомъ опять готова воротиться въ фортепіано и еще пть и еще пить.
Я не говорю, чтобъ это была женщина изящная или приличная собесдница для мистриссъ Филиппъ, но я знаю, что мистриссъ Ульси была добрая, ласковая и не глупая женщина и что Филиппъ грубо обошолся съ нею. Онъ говорилъ, что онъ не имлъ намренія быть съ нею грубымъ, но дло въ томъ, что онъ обошолся съ нею, съ ея мужемъ, съ Мёгфордомъ и съ мистриссъ Мёгфордъ надменно и не въ дух и что это раздражило ихъ.
Объ этой бдной женщин, которая была скромна и невинна какъ Сусанна, Филиппъ слышалъ злыя исторіи отъ злыхъ людей въ злыхъ клубахъ. Въ обыкновенномъ случа Филиппъ и не подумалъ бы ни о чьей прошлой жизни и занялъ бы всякое мсто, назначенное ему за столомъ. Но когда мистриссъ Ульси въ измятомъ атлас и грязныхъ кружевахъ явилась и была почтительно привтствуема хозяиномъ и хозяйкой, Филиппъ вспомнилъ разсказъ о прежней жизни этой бдной женщины, глаза его сверкнули гнвомъ, а грудь забилась негодованіемъ.
"Пригласитъ эту женщину вмст съ моей женой? думалъ онъ и принялъ такой свирпый и отчаянный видъ, что его робкая жена съ испугомъ на него посмотрла, прижалась къ нему и прошептала:
— Что съ тобою, дружокъ?
Между тмъ, мистриссъ Мёгфордъ и мистриссъ Ульси вели жаркій разговоръ о погод, о дтяхъ и тому подобномъ, а Ульси и Мёгфордъ дружески пожимали другъ другу руки, Филиппъ, нахмурившись на вошедшихъ гостей, повернувшись спиной къ обществу и разговаривая съ своей женой, представлялъ не весьма пріятную фигуру для глазъ хозяина.