Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Теккерей Уильям Мейкпис

Между тмъ мистеръ Фрэнклинъ продолжалъ свой безыскусственный разговоръ.

— Мистеръ Филиппъ, почему васъ вс называютъ злымъ? У васъ лицо не злое, и у мистриссъ Фирминъ то же лицо не злое, она по виду очень добра.

— Кто называетъ меня злымъ? спросилъ Филиппъ у своего простодушнаго родственника.

— О, многіе! Кузенъ Рингудъ это говоритъ; Бланшъ это говоритъ; Улькомъ это говорить; только я его не люблю, онъ такой смуглый. Когда они услышатъ, что вы у насъ обдали, Рингудъ говоритъ: "Здсь былъ этотъ скотъ?" Я вовсе его не люблю. Но васъ я люблю, по-крайней-мр, мн такъ кажется. У васъ только апельсины за десертомъ. А у насъ всегда такъ много за десертомъ. У васъ нтъ врно потому, что у васъ мало денегъ.

— Да, у меня очень мало, сказалъ Филиппъ.

— А у меня

много. Я куплю что-нибудь для вашей жены; я лучше люблю, когда вы у насъ, чмъ Бланшъ, Рингудъ и этотъ Улькомъ; они никогда ничего мн не дарятъ. Вы не можете, конечно, потому что вы очень бдны; но мы будемъ часто присылать къ вамъ разныя разности. Мн хотлось бы апельсинъ, благодарствуйте. Въ нашей школ есть мальчикъ, его зовутъ Сёклингъ, онъ сълъ восемнадцать апельсиновъ и никому не далъ ни одного. Не правда ли какой жадный? Я всегда пью вино съ апельсинами. Благодарю. Какъ это вкусно! Но у васъ, врно, не часто это бываетъ, потому что вы такъ бдны.

Я радъ, что двочка Филиппа не могла понять, будучи въ такомъ нжномъ возраст, комплименты, которыми осыпала её лэди Рингудъ и ея дочери. Комплименты восхитили мать, для которой и назначались, и не внушили тщеславія безсознательной малютк. Что сказала бы вжливая мама, и сестры, еслибы слышали болтовню несчастнаго Фрэнклина? Простота мальчика забавляла его высокаго кузена.

— Да, сказалъ Филиппъ;- мы очень бдны, но мы очень счастливы и намъ всё-равно.

— Мадмоазель, нмецкая гувернантка, говоритъ, что она удивляется, какъ вы можете жить; и я не думаю, чтобъ вы могли, если бы ли, сколько стъ она. Вамъ надо бы посмотрть, какъ много она стъ. Фредъ, мой братъ, тотъ, который въ университет, разъ вздумалъ посмотрть сколько можетъ състь мадмоазель Вальфишъ; она два раза брала супу, два раза рыбы, потомъ взяла жареной баранины — нтъ, кажется говядины, а горохъ она стъ ножомъ, и еще она ла малиновый пуддингъ, и пива сколько пила…

Что было бы дальше, мы не узнаемъ никогда, потому что, пока молодой Фрэнклинъ задыхался отъ смха при смшномъ воспоминаніи объ аппетит мистриссъ Вальфишъ, его мать и сёстры пришли съ Шарлоттой изъ дтской и прекратили разговоръ милаго мальчика. Дамы ухали въ восхищеніи отъ Филиппа, Шарлотты, ихъ малютки. Всё было такъ прилично. Всё было такъ мило. Мистриссъ Фирминъ была такъ изящна. Знатныя дамы наблюдали за нею съ такимъ любопытствомъ, какое бробдингнагскія дамы обнаруживали, когда держали на ладони маленькаго Гулливера и смотрли, какъ онъ кланялся, улыбался, танцовалъ, вынималъ шпагу и снималъ шляпу, точно человкъ.

Глава XXXVI

ВЪ КОТОРОЙ ГОСТИНЫЯ ОСТАЮТСЯ НЕ МЁБЛИРОВАНЫ

Мы не можемъ ожидать любви отъ родственника, котораго мы столинули въ иллюминованный прудъ и фракъ, панталоны и лучшія чувства котораго мы испортили. Разумется, вс Туисдены и Улькомы, смуглый супругъ предмета первой любви Филиппа, ненавидли, боялись и злословили его, называя его дикаремъ и чудовищемъ, грубіяномъ въ разговор и обращеніи, грязнымъ, оборваннымъ по наружности, отъ котораго вчно несло табакомъ, который постоянно былъ пьянъ, вчно ругался, вчно хохоталъ, что длало его нестерпимымъ въ порядочномъ обществ, Туисдены, во время пребыванія Филиппа за границей, очень почтительно и прилежно ухаживали за новымъ главою Рингудской фамиліи. Они льстили сэру Джону, ухаживали за милэди. Ихъ принимали въ городскомъ и деревенскомъ дом сэра Джона. Они приняли его политическія мннія, какъ бывало принимали мннія покойнаго пэра. Они никогда не пропускали случая ругать бднаго Филиппа и вкрадываться въ милость лорда Рингуда. Они никогда не отказывались отъ приглашенія сэра Джона и наконецъ страшно надоли ему и лэди Рингудъ. Она узнала какъ-то, какъ безжалоство мистриссъ Улькомъ обманула своего кузена, корда явился богатый женихъ. Потомъ узнали, какъ Филиппъ приколотилъ Улькома, молодого Туисдена, а прежнее предубжденіе начало проходить. Друзья Филиппа стали говорить Рингуду, какъ онъ ошибался въ молодомъ человк, и описали его въ краскахъ боле благопріятныхъ. Туисденская семья такъ оклеветала Филиппа и представила его такимъ отвратительнымъ чудовищемъ, что неудивительно, если Рингуды избгали его. Сэру Джону

случилось слышать отъ своего товарища, члена парламента, Трегарвана, совершенно другія вещи о нашемъ друг. Не безъ удивленія узналъ сэръ Джонъ отъ Трегарвана, какъ честенъ, благороденъ и кротокъ былъ этотъ человкъ, его его обобралъ негодный отецъ, которому онъ простилъ и которому даже помогалъ изъ своихъ ничтожныхъ средствъ, и какъ онъ храбро боролся съ бдностью, и какая у него миленькая жена и ребёнокъ. Такимъ образомъ Филиппъ нашолъ помощь, когда онъ нуждался въ ней, и пособіе, когда онъ былъ въ бдности. Мы сознаемся, что Трегарванъ былъ напыщенный человчекъ, что рчи его были скучны, а сочиненія вялы, но сердце у него было доброе. Его тронула картина, изображонная Лорой о бдности молодаго человка, о его честности и твёрдости въ трудныя времена. Мы видли какъ Европейское Обозрніе било поручено Филиппу. Потомъ нкоторые хитрые друзья Филиппа ршили, что его надо примирить съ его родственниками, которые были знатны и богаты и могли быть ему полезны. Потомъ Трегарванъ поговорилъ и сэромъ Джономъ, и встрча была устроена, гд Филиппъ, противъ обыкновенія, не поссорился ни съ кмъ.

Потомъ явилось еще новое счастье по ходатайству моей жены у Трегарвана: Филиппу, который, если читатели не забыли, изучалъ адвокатуру, былъ поручонъ процесъ, доставившій ему средства содержать его семью четыре мсяца. Сестрица убждала Филиппа прилежно заняться адвокатурой.

— Вы теперь работаете въ этой газет, говорила она: — a что если поссоритесь? онъ мастеръ ссориться, мистриссъ Фирминъ. Я его знала прежде васъ. Ну, если вы поссоритесь съ вашими хозяевами и лишитесь мста? Такой джентльмэнъ, какъ вы, не долженъ имть хозяевъ. Мн несносно думать, что вы ходите по субботамъ въ контору получать жалованье какъ работникъ.

— Я и есть работникъ, перебилъ Филиппъ.

— И неужели намрены остаться работникомъ цлый вкъ? Будь я мущина, я шла бы выше! говорила эта неустрашимая женщина. — Почему вы знаете, какъ велика будетъ ваша семья? Я не стала бы жить въ такой квартир!

Сестрица сказала это, хотя любила двочку Филиппа съ восторженной нжностью, которую напрасно старалась скрывать, хотя чувствовала, что разстаться cъ этимъ ребёнкомъ значило бы разстаться съ главнымъ счастьемъ своей жизни, хотя любила Филиппа какъ сына, a Шарлотту — ну Шарлотту для Филиппа — какъ женщины любятъ другихъ женщинъ.

Шарлотта разсказала намъ о совт и разговор Сестрицы. Она знала, что мистриссъ Брандонъ любитъ её только какъ вещь, принадлежащую Филиппу. Она восхищалась Сестрицей, довряла ей.

— Она меня не любитъ, потому что меня любитъ Филиппъ, говорила Шлрлотта. — Какъ вы думаете, могла ли бы я любить её, или какую бы то ни было другую женщину, если бы полагала, что Филиппъ любилъ ихъ? Я могла бы убить ихъ, Лора, право могла!

И при этомъ выраженномъ чувств, я воображаю, какъ кинжалы засверкали изъ глазъ, которые обыкновенно были такъ кротки,

Посл перваго процесса Филиппу стали поручать и другіе, такъ что положительно онъ сталъ откладывать деньги въ банкъ. Филиппа скоре пугало, чмъ радовало это внезапное счастье.

— Оно не можетъ продолжаться, говорилъ онъ. — Меня скоро узнаютъ и не станутъ поручать длъ такому невжд какъ я. Право, я самъ долженъ это объяснить.

Надо было вамъ видть негодованіе Сестрицы, когда Филиппъ такъ выразился въ ея присутствіи.

— Бросить ваше дло? Да, какъ же! вскричала она, качая младшаго ребёнка Филиппа. — Ужъ лучше выбросьте изъ окна этого ребенка, котораго послало вамъ небо. Вамъ надо упасть на колна и просить прощенія у Бога за такія нечестивыя мысли.

Наслдникъ Фирмина, немедленно по появленіи своёмъ на свтъ, сдлался главнымъ фаворитомъ этой безразсудной женщины. Двочка была оставлена безъ вниманія, какъ особа незначительная.

Хотя Сестрица любила всхъ этихъ людей почти съ свирпой страстью, однако Филиппу былъ поручонъ четвёртый процессъ. Мистриссъ Брандонъ начала настаивать, чтобъ онъ нанялъ себ домъ.

— Джентльмэну, говорила она:- не слдуетъ жить въ мёблированной квартир, онъ долженъ имть свой собственный домъ.

Она отыскала удивительно дешовую мебель. Она кроила, шила, обивала диваны. Она пріискала донъ и наняла его.