Приключения Торпа и Турпа
Шрифт:
— Ну да, — недоверчиво сказал Сопер. — Видали мы этих мух. Где они теперь, эти мухи?
— Да ты не боись, — продолжал между тем Торп. — Если чего и случится, Хамяк только посмеется. Знаешь, какое у него чувство юмора?
— Не знаю, — мрачно ответил Сопер. — Зато я знаю, какая у него…
— Ну и правильно он тебя трусливой ящуркой называет, в таком случае, — презрительно процедил Турп. — Какой ты дракон? Никогда ты так огонь пускать и не научишься! Так и будешь до старости одни сопли из ноздрей высмаркивать.
Расчет был точен. Упоминание о его огнепускательных
— Я боюсь? — крикнул он хриплым фальцетом. — Я ничего не боюсь! — и он отважно юркнул за спину Хамяка, который не замечал ничего вокруг, целиком поглощенный своим вязанием. Тут Сопер понял, что кое-чего он все же боится, но отступать было поздно. Сопер зажмурил глаза и ткнул Хамяка пальцем в шею.
— Тебе чего, дурило? — сердито поинтересовался Хамяк, оглянувшись.
— Ай! — испуганно воскликнул Сопер.
— Во, чокнутый! — удивился Хамяк, и обернулся к Торпу с Турпом, словно призывая их в свидетели чокнутости Сопера.
Торп и Турп смотрели на Хамяка остекленевшими глазами.
— Торп, — тихо сказал Турп, — ты никогда раньше не замечал в себе прорицательского дара?
— А вы чего уставились? — спросил тем временем недоумевающий и злой Хамяк. Что я вам…
Тут он опустил глаза и осекся. Его роскошный коричневый мех сполз до самого пояса, обнажив голый торс, на котором красовались несколько татуировок: «Не забуду папу-Хамяка», «Не забуду маму-Хамяка», а чуть ниже, помельче и другим почерком — «Не забуду Надюшу-Хамяка».
Несколько секунд лицо Хамяка напоминало каменное изваяние. Потом его исказила гримаса страшного гнева, а из пасти вырвался леденящий душу вопль: «УБЬЮ!»
Сопер почему-то сразу поверил Хамяку и пулей взвился в воздух.
— Все равно убью! — ревел Хамяк.
Однако летать он не умел, а у Сопера хватило ума не спускаться вниз до самого вечера, пока гнев Хамяка немного не остыл.
Хамяк принялся свирепо напяливать свой опавший мех обратно, но у него никак не получалось застегнуть проклятую кнопку на шее.
— Давай, помогу, — сказал услужливо Торп, чувствуя за собой вину.
— Чего?! — снова взревел Хамяк, и Торп испуганно сел на место.
Наконец, Хамяку удалось застегнуть кнопку и вернуть себе прежний пушистый вид. Показав напоследок убито порхающему над лодкой Соперу многообещающий кулак, он снова уселся на корму и принялся свирепо махать спицами, продолжая столь неудачно прерванное вязание.
Джон Кишо сидел на своем излюбленном месте на носу лодки. Ничего из происшедшего поэт не заметил, поскольку как раз в это время творил. Он только что закончил свой стих, но вид у него был не торжествующий, а скорее растерянный и смущенный. Дело в том, что события прошедшей ночи побудили Джона написать стихотворение, в котором должен был воспеваться героический поступок Турпа. Однако в результате у
На сей раз сам Джон Кишо чувствовал, что написал явно не то.
«Я готов даже допустить, — думал он, — что в чем-то, пожалуй, отошел от первоначального замысла. Возможно, мне следовало написать не «советам», а «заветам»? Ох, не знаю, не знаю. Кажется, подобное случается со мной впервые. Хотя, в целом, я всегда считал себя весьма и весьма недурным мастером героического жанра. Придется еще поработать».
Тут его размышления были прерваны голосом, который невозможно было спутать ни с каким другим:
— Приветствую другое моих отважных, к цели своей несущихся!
Все задрали головы вверх, однако призрака (а голос был, несомненно, его) не увидели.
— Ты что, старчило, надумал с нами в прятки играть? — рявкал все еще не успокоившийся Хамяк. — А ну, живо показывайся!
— Ау, дед! Где ты? — завопил баловник Турп. — Где ты, привиденье? Человек-невидимка, ку-ку!
Сверху раздался сдавленный кашель и крик:
— Сколько раз вам можно повторять: не привидение, а призрак! Черт бы вас забодал!
— Но-но, без хамства, — пригрозил Торп, — а то как дам по шее!
— Я тебя, молокососа, самого как тресну по уху! — продолжал горячиться призрак.
Однако, он хоть и заговорил по-человечески, но так и не показался.
— Тебе не кажется странным, Турп, — заметил Торп ехидно, — что когда это привидение бесится, оно начинает выражаться теми же словами, что и ты?
— Перестаньте, — вмешался Джон Кишо, — иначе мы не получим необходимых объяснений.
— Ты можешь втолковать нам, где ты находишься? — обратился он уже к призраку.
— Здесь я, — отвечал почти успокоенный (это чувствовалось по слогу) обходительностью Джона Кишо призрак, — подле сего крылатого змия.
Услышав это, перепуганный Сопер хотел было спикировать вниз, на «Полундер», но, увидев свирепую физиономию Хамяка на корме, предпочел остаться в соседстве с призраком.
— А почему же мы тебя не видим? — спросил Торп.
— На то причина есть, — отвечал окончательно пришедший в себя призрак. — Ибо мы, призраки, по природе своей таковы суть, что явственность наша читается не очертаниями при свете белом, но мерцанием во мраке всяческом.
— Ага, понятно, — сказал Турп. — А сейчас тебе, значит, хоть кол на голове теши, все равно не разглядишь.
— Туманна для меня суть большей части слов твоих, но в едином есть правота твоя: разглядеть меня ныне не вольно. Посему прощаюсь я с вами, а явлюсь вам с зарею вечернею. И вновь путеводимой нитью буду вам, ибо и сей путь мне ведом. Прощайте!