Принц без королевства
Шрифт:
Три дня спустя раздался телефонный звонок.
Кротиха в этот момент была на кухне и сняла трубку.
— Это Мари-Антуанетта.
Голос принадлежал пожилой женщине.
— Кто? — спросила Кротиха.
— Это я, госпожа Булар. Мой сын сейчас рядом. Он хочет с вами поговорить.
— Алло?
Булар схватил трубку.
— Мадемуазель, сделайте то, что я вам скажу. На следующей неделе уезжайте из дома. Должно случиться нечто очень плохое.
— Что вы можете об этом знать? Вы давно не у дел.
Год назад Кротиха повздорила с Буларом, когда
Но с самого начала оккупации комиссар делал все возможное, чтобы его выставили за дверь: писал оскорбительные письма министру и регулярно не исполнял приказы. Булар ушел как герой: хлопнув дверью, он подверг себя смертельному риску. Он даже уехал из Парижа в свою деревню в Авейроне. Кротиха ему этого не простила.
Она уже собиралась положить трубку.
— Уезжайте хотя бы на несколько дней, вместе с родителями! — кричал Булар на другом конце провода.
— С чего это вдруг вы за меня так волнуетесь? Если бы я знала, что вы нас подведете, я бы не привезла вашу маму обратно. Она бы осталась в Шотландии.
Кротиха знала, что Булар очень благодарен ей за то, что несколько лет назад она придумала, как уберечь его мать от опасности.
— Я сделал все возможное, чтобы вам помочь, — возразил Булар.
— Не надо было уходить с работы.
— Не притворяйтесь дурочкой. В этом не было никакого смысла. Я освобождал для вас трех человек, а на следующий день по приказу префекта сажал пятьдесят.
С самого начала войны Булар проявил настоящую отвагу. В июне 1940 года, за два дня до прихода немцев, он пытался вывезти все картотеки, в которых указывалась этническая принадлежность французских граждан. Вместе с подчиненными он целыми днями носил ящики из префектуры на две баржи. Но в пути баржи были арестованы.
Кротиха слышала, как госпожа Булар вырывает трубку из рук сына.
— Алло! Огюст ужасно упрям, я с вами согласна. Но сегодня, моя дорогая, вы должны его послушать. Ваш адрес есть в списке.
— В каком списке?
— Они снова взялись за аресты евреев.
— А мне-то что? — ответила Кротиха.
И положила трубку.
Но в тот же вечер она смирила гордость и рассказала новость родителям.
Сначала они улыбались. Да, слухи об этом, конечно, шли. Но Фердинанд Атлас доверял государству. Они не были какими-нибудь нелегалами. Они были французами, и их предки в нескольких поколениях — тоже. Правда, они с готовностью проходили все проверки каждый раз, когда это требовалось. Полиция просто хотела умиротворить оккупантов. Это можно было понять.
Фердинанд достал из портфеля удостоверение личности, на котором стоял жирный красный штамп «еврей», и торжественно предъявил дочери: пусть видит, что у него документы в порядке и он ничего не скрывает. Словно этот штамп служил ему защитой.
Но когда Кротиха объяснила, что предупреждение исходит от бывшего комиссара полиции, Фердинанд Атлас в замешательстве
И все же на следующий день после праздничных гуляний 14 июля [33] они сели на поезд до Трувиля. Кротиха еще никогда не путешествовала с родителями. Она провела две недели на побережье, бродя по пляжу, плавая в море и глядя на мать. Та дремала на солнце, прикрыв лицо раскрытой книгой, чтобы уберечь от загара нежный цвет лица.
33
14 июля — французский национальный праздник. В этот день в 1789 году в ходе Великой французской революции была штурмом взята крепость-тюрьма Бастилия, символ королевской власти.
Они вернулись домой в конце июля. Фердинанд бродил по комнатам.
— Вот видишь, всё на месте! Никто не приходил.
На глаза у него навернулись слезы: как мог он усомниться в своей родине?
Кротиха вернулась к подпольному существованию и дома больше не показывалась.
Но в одно сентябрьское воскресенье к ним пришли сотрудники французской полиции. Они вежливо позвонили в дверь и увели супругов Атлас. Уже в машине Фердинанд обнаружил, что на нем домашние туфли.
— Мне надо вернуться и надеть ботинки.
Сидевшая рядом жена держала его за руку.
— Вам они больше не понадобятся, — сказал полицейский.
Кротиха обнаружила, что родителей увезли, три дня спустя. Она проникла в дом через чердачное окно. Слуги разбежались. Около разобранной кровати на подносе лежали два круассана, твердые, как окаменелые моллюски. Она пыталась при помощи Муше получить хоть какие-нибудь сведения в префектуре, не упоминая, что разыскивает родных. А в начале декабря в ее доме обосновалась канцелярия Макса Грюнда.
Муше поцеловал Мари в шею, как будто она была его подружкой. Ее студенческий рюкзак усиливал это впечатление. Он потянул ее в кинозал. Когда они вошли, на экране два всадника поднимались в гору. На передних рядах курили. В глубине зала кто-то спал.
— Давайте письма, мне нужно выйти, — пробормотала она.
— Подожди. Я должен тебе кое-что сказать. В ночь перед Рождеством около Шартра самолет сбросит одного француза с парашютом. Он возвращается из Лондона и должен научить трех наших людей пользоваться радиосвязью. В Париже это было бы слишком опасно.
— И что?
— Сезар думает послать их всех к Святому Иоанну.
— Сомневаюсь, что он согласится.
— Я хочу с ним встретиться.
— Я сама его спрошу. Он разговаривает только со мной. А теперь дайте мне выйти.
— Так спроси его. Это срочно.
Она встала. Муше схватил ее за руку. На них смотрел сосед по ряду. Муше зашептал, почти уткнувшись ей в волосы, словно влюбленный.
— Те люди, которых ты хотела найти, супруги Атлас… В лагере Питивье их уже нет. Их увезли двадцатого сентября.