Принцип неопределенности

Финикийский Торговец

Чтобы не маяться бездельем, я стал изучать самые простые разговорные фразы базового языка. Он походил на английский, но его грамматические правила не имели исключений: склонения и времена образовывались однообразными приставками и окончаниями, что было невероятно удобно. И довольно странно. На нём можно было ясно выражать мысли, но он был слишком пресен. Проще было запустить Окна Мелкомягких на перфокартах, чем перевести на него Гомера или Шекспира. Заодно я узнал, как называется всё то, что я собирался завтра приобрести. Пока я практиковался

в языках, начало темнеть. Я подошёл к окну, изготовленному из единого прозрачного монолита, лишенного и намека на форточку или даже раму.

Мрак накрывал Коррибан огромной тенью. Темнело буквально на глазах: не прошло и минуты, как тьма воцарилась в мире. Зажглись огни поселения, яркие точки звёзд загорелись причудливой гирляндой. Планета медленно умирала среди этого великолепия далеко не в полном одиночестве. Пять лун отражали свет Хорусета на безмолвные пески Коррибана, послушно провожая хозяина в последний путь. Последний луч звезды погас. Я заворожённо смотрел на ночное небо чуждого мира.

За спиной раздались шаги, я не обернулся, не ощущая угрозы и не отрывая глаз от открывшейся мне картины.

– Любуешься?
– это был Селдин.
– Ночью температура опускается до значительных отрицательных значений. Коррибан убивает ни о чём не подозревающих путников в любое время суток.

Ему доставляло удовольствие разрушать хрупкие иллюзии.

– Всё равно красиво.

– Тебе нравятся смертельно опасные предметы.
– Селдин не спрашивал, он утверждал.

– Мало столь красивых вещей, как оружие. И чем оно совершеннее, тем смертоноснее. Этот мир тоже красив.

Это не строгое правило, но обычно это так.

– Всё оружие уродливо, как и любая смерть в бою. Ты глупый, не обстрелянный романтик. Немало таких эстетов передохло, не успев добраться до госпиталя. Те счастливчики, чей рейс на тот свет задержался благодаря помощи Нестора, как правило, излечивались и от твоего заблуждения, - его задело сказанное мной.
– Ты скажешь, что я зануден. Но я живой зануда.

– И всё равно красиво. Красота самоценна... что вы решили насчет меня?
– спросил я прямо.

– Травер должен мне услугу. Он заберёт тебя с собой, когда улетит отсюда.

– Зачем вам помогать мне?
– поинтересовался я. Я не верил в его альтруизм.

– Ты привлекаешь внимание, тебя видела половина лагеря, а Травер не умеет держать язык за зубами... если дело не касается его самого, разумеется. И его делишек. Сейчас о тебе поползут всякие нелепые слухи, а ничто не распространяется по галактике быстрее, чем слухи. Мне не нужны гости со световыми мечами. Они, в числе прочего, не одобряют контрабанду, - объяснил он мне.

Человек, похожий на сита, пришедший из пустыни и говорящий только на ситском. И всё это на Корибане. Выглядит, как утка и крякает, как утка... Мое появление угрожало разрушить его бизнес. Он мог бы прикончить меня и прикопать недалеко в пустыне, но собирался помочь мне. Как сказали бы ситы -

милосердие погубит его. Я не стал говорить ему это, только поблагодарил за помощь.

Я ещё немного пообщался с дроидом, но сон быстро сморил меня.

3. Пазаак и песок

Нужно знать, как пройти в кассу, даже если не умеешь читать!

Льюис Кэрролл 'Алиса в стране чудес'

Написано под музыкальным сопровождением:

No Vangelis - 'BladeRunnerBlues'

No Vangelis - 'Wait For Me'

No Vangelis - 'Tales Of The Future'

No Vangelis - 'Dimitri's Bar'

No Vangelis - 'Love Theme'

Пространство вокруг меня клубилось туманом, мир качался из стороны в сторону. Как только я сосредоточился на окружающем мире, туман начал отступать, оставляя за собой неустойчивый мир, предметы в котором, не стоя на месте, зыбко перетекали друг в друга. Стоило остановить взгляд на участке окружающего мира, как он становился всё реальнее, плотнее. Но стоило забыть о нём, как всё вновь таяло в тумане, растекаясь переливающимися хаотичными кляксами. Исчезая в периферии зрения.

Я двигался сквозь этот туман, не ведая конечной цели - ноги сами вели меня к ней. Передо мною открылся широкий шлюз, который вёл в рубку звездолёта. Вся обстановка в нём была разгромлена, кресла и панели были свалены в кучи, от которых иногда отрывался один-другой предмет и, покрутившись в воздухе, как игрушка, падал, отброшенный обратно. Перед остеклением стояло высокое кресло. В нём сидел человек, смотрящий вдаль, в мельтешащее перед ним пространство звёзд и на меняющиеся цифры в мониторах.

Я подошёл к креслу, или даже импровизированному трону, и встал на одно колено перед сидевшим в нём. Взгляд устремился в пол.

– Учитель.

– Что тебе, Дар?
– Он безмерно устал: даже разговор был тяжёл для него.

Я поднялся, и взгляд упёрся в его лицо. Человек, которого я видел, был одной ногой в могиле. Он был сед, волосы его торчали неухоженными клочьями во все стороны. Лицо его посерело, как пепельная маска, глубокие морщины избороздили лицо, одни лишь глаза, радужку которых заполнило расплавленное золото, говорили, что он ещё жив.

– Мы проиграли, Учитель?
– сломлено сказал я, отказываясь в это верить.

– Только битву, но не войну.

– Много сражений, Учитель. Где они, а где мы.
– Он не убедил меня, однажды он говорил, что консерваторы не смогут ничего нам сделать. Что они слабы и беспомощны. Чего стоили чудовищные левиафаны и всё искусство адмирала... Что стоит...

– Мы живы, окончательно спор между нами не решен, - небрежно взмахнул рукой падший джедай.
– Пока жив хоть кто-то из нас, не будет мира между нами. Они совершили фатальную ошибку и ещё пожалеют о ней.