Приятные ночи
Шрифт:
Сказка IV
Два брата горячо любят друг друга; один настаивает на разделе имущества, которое у них было общим; второй изъявляет на это согласие, но хочет, чтобы разделом занялся первый. Тот делает это; второй врат недоволен и требует отпервого половину его жены и детей
Воистину велика, милые и прелестные дамы, любовь, какую питает к сыну нежный отец; велика доброжелательность между по-настоящему близкими и преданными друзьями; велика привязанность почтенного горожанина к дорогой и обожаемой родине, но не менее велика, по-моему, и любовь двух братьев друг к другу, когда их заполняет горячее и бескорыстное чувство. Из чего - хоть нередко можно увидеть и противоположное этому - проистекают отрадные и поразительные последствия, которые, вопреки всякой надежде, позволяют человеку достигнуть желанной цели. В подтверждение сказанного я могла бы привести бесчисленные примеры, каковые, дабы не наскучить этому благородному и любезному обществу, я тем не менее обойду молчанием. Однако, не желая, чтобы мои суждения были сочтены голословными, я намерена рассказать об одном недавно приключившемся с двумя братьями случае, что, надеюсь,
В Неаполе, где такое множество очаровательных женщин, городе, поистине славном и знаменитом, чинном и благовоспитанном, изобилующем всем тем, что может представить себе воображение, жили два брата, одного из которых звали Эрмакора, другого - Андольфо. Были они знатного происхождения и принадлежали к роду Карафа { 134 }, иоба отличались живым умом. Они вели многочисленные дела и, успешно торгуя, накопили изрядное состояние. Будучи богатыми, со знатной роднёй и холостыми, они, как и подобает любящим братьям, жили вместе и оплачивали расходы по дому из общего кошелька. И такова была братская любовь между ними, что ни один из них не позволял себе ничего такого, что бы не было по душе другому. Случилось так, что младший из братьев, Андольфо - разумеется, с полного согласия Эрмакоры - женился, взяв своей законной женой женщину приятную и красивую, в жилах которой к тому же текла благородная кровь, по имени Кастория. Будучи благоразумной и наделённой высоким умом, она не меньше уважала и почитала своего деверя Эрмакору, чем мужа Андольфо. И тот и другой отвечали ей горячей любовью, и между ними царили такой мир и такое согласие, подобных которым никогда до этого не бывало. По милости всеблагого бога Кастория родила много детей и вместе с ростом семьи росла также привязанность взрослых друг к другу, укреплялось согласие между ними, множилось их богатство, и никогда у них не случалось ни малейших размолвок, но все трое разделяли одни и те же желания и стремились к одному и тому же. Уже успели вырасти и достигнуть совершеннолетия дети, как вдруг вмешалась слепая судьба - извечная завистница чужого благополучия - и попыталась внести раздор и войну туда, где царили единение и мир. И вот Андольфо, движимый ребяческой и безрассудной прихотью, решил разъехаться с братом, получить во владение свою долю имущества и зажить собственным домом где-нибудь в другом месте.
134
Караффа - знатный неаполитанский род, к которому принадлежали многие видные деятели Италии; так, Пьетро Караффа (под именем Павла IV) был римским папой с 1555 по 1559 г.
И как-то он сказал брату такие слова: "Эрмакора, мы долгое время прожили вместе в любви и привязанности и давно объединили наше добро и ни разу не слышали друг от друга ни одного худого слова; страшась, однако, как бы судьба, зыбкая, словно лист на ветру, не посеяла между нами розни, внеся беспорядок и несогласие туда, где царят порядок и мир, я решил выяснить, чем я владею, и по этой причине разделиться с тобой. И я иду на это не потому, что ты когда-нибудь обидел меня, но ради того, чтобы по своему усмотрению располагать принадлежащей мне собственностью". Узнав о неразумном намерении брата, Эрмакора не мог не огорчиться всею душой, тем более, что не существовало ни малейшей причины, которая могла бы его побудить так легко с ним расстаться, и начал мягкими и ласковыми словами убеждать и увещевать его отказаться от злополучного замысла. Но Андольфо с ещё большим упорством настаивал на своём бессердечном намерении, нисколько не думая о вреде, который может от него воспоследовать. И он твёрдым голосом отвечал: "Эрмакора, есть всем известная поговорка: подумав, решайся, а решившись - не думай; вот почему твои ласковые слова бесполезны; ты не склонишь меня отстать от того, что укрепилось в моей душе, и я не хочу, чтобы ты понуждал меня излагать причину, из-за которой я надумал расстаться с тобой. И чем скорее ты произведёшь раздел между нами, тем крепче привяжешь меня признательностью к тебе".
Услышав о непреклонном желании брата и увидев, что ласковыми словами его не убедить, Эрмакора сказал: "Раз тебе угодно, чтобы мы разделили имущество и расстались друг с другом, я готов - однако, с тяжёлым сердцем и огромным неудовольствием - удовлетворить тебя и исполнить любое твоё желание. Но прошу тебя об одной-единственной милости и молю в ней мне не отказывать, а буде ты всё же откажешь, тебе вскоре придётся увидеть, как пришёл конец моей жизни". На это Андольфо ответил: "Согласен пойти тебе навстречу во всём, чего ты захочешь, за исключением принятого мною решения". Тогда Эрмакора сказал: "Разделить добро и расстаться друг с другом - такое желание естественно и разумно, и его, в конце концов, можно понять; но раз уж необходимо произвести подобный раздел, я хотел бы, чтобы исполнение этого дела ты взял на себя, определив долю каждого таким образом, чтобы никто не остался в обиде". На это Андольфо ответил: "Эрмакора, мне не подобает указывать, что к кому отойдёт, ибо я - младший брат; это право принадлежит тебе, так как ты старше".
В конце концов, Андольфо, которому не терпелось поскорее произвести раздел и осуществить своё необузданное желание, не найдя никакого иного средства довести до конца задуманное, поделил на две части всё принадлежавшее им добро и предоставил старшему брату преимущество выбора. Эрмакора, который был человеком предусмотрительным, находчивым и благожелательным, хоть и видел, что доли распределены безукоризненно справедливо, прикинулся тем не менее недовольным, так как они были якобы не равны и во многих отношениях неприемлемы, и, обратившись к Андольфо, сказал: "Раздел, который ты произвёл, по твоему мнению, правилен, и ни у кого не будет основания на него жаловаться, а по-моему, выделенные тобой доли отнюдь не равны. Поэтому попрошу тебя как можно тщательнее разделить между
Эрмакора, который был самою любовью и самим бескорыстием, продолжал, однако, по-прежнему стоять на своём и прикидывался, что недоволен, хотя всё было поделено наилучшим образом и со щепетильною точностью. Андольфо показалось в высшей степени странным, что брата никак не удовлетворяет то, что он сделал, и с лицом, искажённым досадой и гневом, он взял бумагу, на которой было отмечено, как надлежит поделить имущество и в бешенстве разорвал её в клочья, после чего, повернувшись к брату, сказал: "Иди и дели сам по своему усмотрению, ибо я хочу со всем этим поскорее покончить, будь то даже с немалым уроном для моего кошелька". Эрмакора, который отлично видел, что душа брата пылает негодованием, смиренным голосом учтиво сказал: "Брат мой Андольфо, не гневайся, не позволяй гневу взять верх над рассудком; обуздай негодование, умерь ярость и познай самого себя { 135 }, а затем, как подобает рассудительному и мудрому, хорошенько подумай, равноценны ли обе доли, и, если не равноценны, сделай так, чтобы они таковыми стали; что до меня, то обещаю тебе, я успокоюсь и без спора заберу свою часть".
135
...познай самого себя...
– По преданию, сообщаемому Платоном в диалоге "Протагор", семь мудрецов Древней Греции (Фалес, Питтак, Биант, Солон, Клеобул, Мисон и Хилон), сойдясь в храме Аполлона в Дельфах, начертали это изречение. О необходимости познать самого себя учил и Сократ.
Андольфо всё ещё не понимал благородного замысла, сокрытого в благожелательном сердце брата, и всё ещё не догадывался об искусно расставленной сети, в которую тот задумал его завлечь. И ещё больше злясь и сердясь на брата, он обратился к нему с такими словами: "Разве я не говорил тебе, Эрмакора, чтобы ты сам, будучи старшим братом, определил наши доли? Почему ты не сделал этого? Разве ты не обещал удовлетвориться решением, которое будет принято мною? Почему же ты ныне нарушаешь своё обещание?" Эрмакора ответил: "Брат мой бесценный, если, поделив добро, ты предложил мне мою часть, и она не равна твоей, то почему я не должен на это жаловаться?" Тогда Андольфо спросил: "Есть ли в доме такая вещь, от которой я бы не выделил тебе равной доли?" Эрмакора ответил, что такая вещь существует. Андольфо утверждал, что такой вещи нет, Эрмакора утверждал, что такая вещь есть. "Я хотел бы знать, - сказал, наконец, Андольфо, - в чём допустил я ошибку, из-за которой доли получились неравные". На это Эрмакора ответил: "Ты ошибся, брат мой, в самом важном и главном".
И, так как Эрмакора увидел, что Андольфо всё больше и больше распаляется гневом и, если так пойдёт дальше, может вспыхнуть безобразная ссора, угрожающая как чести, так и жизни обоих, он тяжело вздохнул и сказал: "Ты говоришь, о, любезный брат, что сполна выделил мне то, что, по справедливости, должно стать моим, а я отрицаю это и яснее ясного докажу мою правоту, так что ты сможешь увидеть её воочию и даже прикоснуться к ней своею рукою. Скажи, пожалуйста, - и пусть твой гнев попритихнет, - когда ты привёл в дом Касторию, твою обожаемую жену и дорогую мою свояченицу, не владели ли мы нашим добром по-братски?" - "Так".
– "Не взяла ли она на себя заботы по ведению дома, к нашему общему благу?" - "Так".
– "Не родила ли она столько детей, сколько ты видишь вокруг себя? Не появились ли они на свет в этом доме? Не несли ли мы сообща расходы на содержание её и детей?" Андольфо остолбенел, вслушиваясь в ласковые слова брата, и не мог понять, куда он клонит. "Ты, брат мой, - говорил Эрмакора, - разделил ваше добро, но ты не разделил жены и детей и не дал мне моей доли от них.
Не принадлежат ли они частично и мне? Что буду я делать без обожаемой свояченицы и милых племянников? Итак, отдай мою долю твоей жены и твоих детей и затем ступай себе с миром, ибо я удовольствуюсь этим. А если поступишь иначе, то я, право, не знаю, возможен ли вообще раздел между нами. И, если случайно - от чего избави нас боже!
– ты не пожелаешь согласиться на это, клянусь, что призову тебя на суд земной и потребую правосудия, а если не добьюсь его от суда земного, заставлю тебя предстать перед судилищем самого Христа, для которого не существует ничего тёмного и неясного". С неослабным вниманием слушал Андольфо брата; до глубины души поражённый его словами, он размышлял о том, с какой сердечною нежностью изливаются они из живого источника безграничной любви. Вконец потрясённый, он долгое время не мог собраться с духом и найти нужный ответ. Всё же понемногу он совладал с собой: очерствевшее сердце его смягчилось, он пал на колени и произнёс: "Безгранична была моя слепота, безгранично моё заблуждение, но ещё безграничнее оказались твоё благородство и твоя человечность.
Теперь я постиг всё безрассудство моего заблуждения, теперь я вижу, какова была моя слепота, теперь я отчётливо понимаю, сколь непроницаемо чёрная туча обволакивала мой грубый ум. Нет на свете такого бойкого, такого проворного языка, который сумел бы выразить, до чего я достоин самой суровой кары, и нет наказания, столь жестокого и столь лютого, которого я бы не заслужил. Но, так как в душе твоей столько милосердия и доброты и столь велика любовь, которую ты мне выказал и всегда выказывал, я приникаю к тебе, как к животворному источнику, и прошу у тебя прощения за все мои вины; обещаю никогда не разлучаться с тобою, но пребывать с женой и детьми в беспрекословном повиновении твоей воле и хочу, чтобы ты располагал ими, как если бы они родились от тебя". Обливаясь слезами, братья заключили друг друга в объятия, и примирение их было столь полным и искренним, что в последующем между ними не случалось больше размолвок, и свой век они дожили в таком безмятежном покое и мире, что после их смерти дети и внуки Андольфо стали обладателями огромных богатств.