Приют для беглянки
Шрифт:
Он никогда не говорил, во сколько вернётся домой, иногда мог пропадать где-то почти до утра, но выходил из себя, если Майя оказывалась не готова его встретить. Он перестал приглашать её в кино и театры, но злился, если Майя выбиралась куда-нибудь одна и он вдруг не заставал её дома.
Всё чаще Майя жалела о том, что поддалась и согласилась на переезд. Временами, находясь в особо мрачном настроении, и вовсе задумывалась, не поторопилась ли она, согласившись выйти замуж так рано. В такие дни Эдуард словно чувствовал что-то и становился почти прежним. Майя начинала сомневаться в справедливости собственных чувств, задавалась
Она делилась переживаниями и сомнениями с матерью, но слишком поздно поняла, что та любую её жалобу делит на два — мама ведь помнила Стрельцова избавителем, который вернул в её жизнь спокойствие и яркие краски, а теперь, живя далеко, не могла видеть произошедшие в нём перемены.
«Женщине нужно быть мудрой, — неизменно советовала она. — Терпение и ласка, немного хитрости — и всё будет хорошо. Нужно ценить, что имеешь. Сама подумай: твой Эдуард тебя обеспечивает, он не жадный, не пьёт, не дебоширит, не поколачивает — где ты ещё такого найдёшь? А что не всегда всё гладко — так не бывает ни идеальных мужчин, ни идеальной жизни. Тем более работа у него ответственная, нервная, после такого не до романтики и нежностей, ты сама должна понимать…»
Тогда Эдуард действительно не дошёл до рукоприкладства и даже отчитывал и оскорблял её с едкой желчностью, но не переходя на крик и грубую брань. И жадным его правда нельзя было назвать. Наоборот, Эдуард постоянно заявлял, что у него должно быть всё самое лучшее. В первый год после переезда он сам потребовал, чтобы Майя выбирала для новой квартиры качественную дорогую мебель и лучшую технику.
Такой же подход действовал и в отношении неё самой. От неё требовалось всегда выглядеть отлично и, стоит признать, ей не приходилось на этом экономить. Правда, щедрость Эдуарда была довольно своеобразной. Он никогда не выдавал ей деньги просто так. На её карточку приходил только минимум, необходимый на продукты и бытовые мелочи. Всё же остальное Эдуард должен был лично одобрить и только потом оплачивал. Даже её наряды.
Майя внутренне металась, всё больше запутываясь в своих чувствах.
А потом заболела мама. Всё, что волновало Майю прежде, отошло на второй план. Жизнь превратилась в бесконечные поездки между двумя городами, разговоры с врачами и безжалостно ускользающую надежду на чудо.
С упрямством отчаяния Майя до последнего отказывалась поверить в жуткую неизбежность. Она хваталась за любую соломинку, выпросила у Эдуарда денег, чтобы свозить мать в Москву, на консультацию к одному из лучших специалистов. Но всё было напрасно.
Мария Николаевна сгорела от рака всего за полгода. Ужасающе быстро и несправедливо рано.
Майя была опустошена. Она вернулась к прежней жизни, знакомому ритму, но за внешним благополучным фасадом обнаруживалось всё больше прорех.
После смерти её матери Эдуард стал совсем невыносим. Теперь он разговаривал лишь в приказном тоне и, казалось, находил какое-то извращённое удовольствие в том, чтобы отказывать ей даже в мелких просьбах и постоянно напоминать, что без него она — пустое место без крыши над головой и гроша в кармане.
В то тяжёлое, болезненное время у Майи не осталось ни сил, ни желания спорить. Она механически выполняла привычные домашние дела, так же механически кивала в ответ на придирки мужа. Иногда на задворках сознания царапалась мысль,
Эдуарду не нравилась её апатия. Ему было мало её послушания, ему хотелось эмоций, живой реакции. Он впервые начал применять к ней силу — нет, до избиений ещё не дошло, но всё чаще Майя получала тычки и затрещины. Не то чтобы болезненные, но бесконечно обидные.
Ей больше не с кем было поговорить. Мамы не стало, школьные и университетские подруги после переезда как-то незаметно исчезли из её жизни, а здесь она по большей части сидела дома и не завела новых знакомств.
Однажды она всё-таки позвонила отцу — сама толком не знала, зачем. Трубку городского телефона взяла незнакомая женщина, которая с вежливым недоумением объяснила, что никакой Прохоров Владимир тут больше не живёт, квартиру они с мужем купили несколько месяцев назад на вполне законных основаниях, и нечего больше им звонить.
— Отец продал их с мамой квартиру, — за ужином поделилась она с Эдуардом. Не то чтобы Майя ожидала от него помощи или совета, но ей нужны были ответы, и она не могла придумать, к кому ещё обратиться.
— Правда? — супруг равнодушно приподнял брови, но Майе показалось, что в его глазах мелькнуло торжество. — А тебе-то что?
— Ну… — Майя поёжилась, понимая, что ступает на зыбкую почву. Если Эдуард заподозрит, что она хотя бы мимолётно задумалась о том, чтобы сбежать от него в родительский дом, ничего хорошего можно не ждать. — Я просто не понимаю. Разве я не должна была сначала вступить в наследство, дать согласие на продажу?..
— Если продал — значит, не должна, — начиная раздражаться, отрезал Эдуард. — Ты сама-то знаешь, это была совместная собственность или его квартира ещё до брака с твоей мамашей?
— Нет… — растерянно отозвалась Майя. Она действительно не помнила, чтобы об этом когда-нибудь заходил разговор.
— Ну и чего лезешь тогда? Или соскучилась по родному притону?
— Я… Волнуюсь за отца, — примирительно проговорила она. — Куда он теперь денется?
— Пропьёт всё и подастся в дом престарелых. Если не откинется в какой-нибудь канаве, — Эдуард усмехнулся. — Ты бы лучше о своей семье подумала. Ты совсем распустилась, Майя. Выглядишь как бледная моль, мясо опять пересушила. Мне уже коллег пригласить стыдно, скажут, женился на клуше. Другие хоть к старости опускаются, а мы женаты всего пару лет. Соберись наконец!
В его голосе всё явственнее звенели злые нотки, Майя пробормотала извинения, торопливо потянулась за чистой тарелкой, предложила салат с курицей вместо якобы неудавшихся отбивных…
На следующий вечер он впервые избил её по-настоящему. Разъярился по какой-то пустяковой причине — хотя на самом деле Майя подозревала, что он счёл её осторожные расспросы про квартиру попыткой бунта и не простил этого.
Медленное падение в пропасть превратилось в стремительный полёт. Майя чувствовала, осознавала, что её затягивает в чёрную бездну, но выбраться уже не могла. Иногда она обещала себе, что соберётся с силами и что-нибудь придумает, сумеет всё изменить, но дни шли за днями, а сил едва хватало на то, чтобы каждое утро подниматься с постели и следовать положенной рутине…