Приземления
Шрифт:
Перед входом в аптеку Франческо приказывает:
– Кашляй!
Задание легкое, я и так кашляю. Слышу, как он обращается к старенькому аптекарю:
– Кодеин.
Потом мы переходим в другую аптеку, и там я тоже кашляю, а он покупает кодеин – для себя.
По пути в гостиницу – лавочка, где под звук моего кашля он покупает (или крадет) бутылку водки. Перехватив мой быстрый умоляющий жест в сторону кассирши, скручивает мне руки за спиной, и в таком виде мы возвращаемся в гостиницу… А на улице, по причине крепких морозов, в цементных
… Администратор сидит в прежней позе, мой травелл-документ уже лежит рядом с ключом от номера сто пятьдесят семь. Теперь я знаю: мимо него можно проносить расчлененные трупы.
… В номере – прохладно, беспокойно, тоскливо; горит свет, работает телевизор. Франческо заглатывает таблетки водкой. В позе бедной родственницы я сижу на краешке стула, украдкой смотрю в окно, думаю о красоте снежных, филигранных цветов; о том букете на столе…
Вспомнилось со стыдом, что дарила я тебе цветы два-три раза; покупая, думала больше о стоимости, чем о красоте.
Я даже не знаю, например, какие цветы – твои любимые…
Вдруг легкий ветер поднялся за окном, алмазно сверкнули на солнце, взлетев, снежинки.
Через времена, километры и ветер
Твой ласковый голос стихами ответил…
– Я вот поеду в Нью-Йорк и вы…твою дочку, – тем временем, прихлебывая свой кофе, ухмыляется Франческо.
Молчу. Оскорбление и угроза воспринимаются особенно зловеще оттого, что он – в чем я, как говорится, убедилась, – неспособен к обычному половому акту, ни с женщиной, ни с мужчиной.
Иногда ведь, наверное, хочется о чем-то поговорить, хотя бы и с жертвой.
***
… Увидела раз голубые тюльпаны –
диковинка, сказка, заморские страны!
Как неба глубины, ладьи голубые,
как вести из детства, где дива – любые.
Купить их, по правде сказать, не посмела,
но, кажется, знаю, чьих рук это дело.
Цветущие клумбы, высокие травы –
ах, сказочник грустный с улыбкой лукавой!
Наивный и мудрый – такой он один…
Поведал он нам, как живет мандарин,
он мир подарил нам обыденно-странный,
где Герда и Кай, и солдат-деревянный;
где куклы, и крыса, лапландский олень,
каналы и розовый северный день;
звенят колокольчики в гуще ветвей,
а в клетке печальный сидит соловей.
Зачем же губить голубые тюльпаны?
Зачем заточать их в застоя стаканы?
Забуду; и вспомню вдруг облачным
днем…
Пусть вечно стоят они в сердце моем.
(Инна Баданова. «Голубые тюльпаны», Лондон -1988.)
***
Но вот он забывается коротким сном. Спит скрючившись на краю кровати, уткнувшись членом в оранжевое полотенце. Подбираюсь к двери, пробую открыть – не поддается.
Где ключи – не знаю, искать, тем более обыскивать его, не рискую. Можно было бы выйти на балкон. Выйти и крикнуть:
– Помогите!
Услышать
Подхожу к телефону, снимаю трубку. Не знаю кода, и вообще не умею обращаться с местными телефонами. Но – что ты думаешь? – Божье Провидение помогает, голос дочери отвечает с другого конца света. Сообщаю адрес отеля, прошу выслать денег. Мысленная зарисовка: администратор, получив деньги, поднимается и звонит в дверь номера, а когда дверь открывается, я выскальзываю наружу и с деньгами в руках убегаю, бегу в сторону аэропорта, по длинному коридору, хоронясь за повсюду растущими спинами дежурных- администраторов…
Франческо вскакивает, проклинает мой кашель. Молниеносно кладу трубку на место, не успев больше ничего объяснить девочке и, вероятно, вызвав у нее хрестоматийные воспоминания об очаровательной мотовке Раневской из «Вишневого сада».
… Он принуждает меня открыть рот, брызгает в горло каким-то спреем.
– Что это?
– Кокаин, – шутит он.
Шутит ли? Бормочет:
– Выйдешь за меня замуж… Завтра… Нет, сегодня. Сегодня же будешь сеньорой Романо.
Молчу – вернее, кашляю. Для него заключение брака – излишняя предосторожность. Моим же останкам столь лестный титул «сеньоры Романо» не оставит никаких шансов на правосудие.
– …Где твой паспорт? Где паспорт?! – между тем злится сеньор Романо, роясь в моей сумке. Внимание его отвлекает телевизор. На экране репортаж из Румынии: людям, вслед за убийством (сэра) Чаушеску, раздают бананы – почему-то с Запада. Крупным планом – молодая женщина-румынка с ребенком на руках, по-старушечьи повязаная платочком, с бледным и красивым лицом кинозвезды.
О чем она говорит, можно легко догадаться: до сих пор (имеется ввиду убийство Чаушеску и появление бананов с Запада) жизнь ее была ужасна…
Слова ли, гармонический звук ли ее низкого голоса, или кодеин от моего кашля подействовал на Франческо: глаза его наполнились слезами.
– …Я дурной человек, – всхлипывает он. – Я наркоман, вор и убийца. Я безнадежен.
Безбожно убийцы начало…
Это было в Африке… Какой-то мальчик… А уже потом, в Турине… Нет- нет, во Флоренции… Он познакомился в кафе с девушкой, красивой девушкой Лаурой, пригласил ее к себе в отель… Она хотела его – он это видел – а приняв за обыкновенного импотента, поступила неразумно, обидев его своим смехом…
– Ты не ревнуешь? – вдруг робко, даже заискивающе спрашивает меня Франческо. – Ведь я тогда был так одинок…
Как ни странно, я не ревную. Ну может быть, чуть-чуть. Ведь будь у них побольше времени – он мог бы посвятить ей превосходные стихи.
…«Ма-а-ма» помогала замести мокрые следы: билет на самолет, очередной – первоклассный отель, новая просветительская миссия… Сыновья еще не созрели для большого бизнеса.
– Загипнотизируй меня снова, – просит он, в попытке обнять извиваясь. – Я вздрагиваю. – Преврати меня опять в змея.