Призрак Перл-Харбора. Тайная война
Шрифт:
Бритый? Определенно, я тебя где-то видел, — напрягал Иван память. — Алексей? Поскребышев? Секретарь Сталина! Как же ты изменился. Сколько же прошло лет с тех пор, как мы последний раз виделись?
Но причем тут Фитин и ты? Что все это значит?» — терялся в догадках Плакидин.
Поскребышев, будто прочитал его мысли, улыбнулся и, тепло поздоровавшись, спросил:
— Забыл меня, Иван?
— Девятнадцатый год! — ожили в Плакидине воспоминания.
— Южный фронт, — подтвердил Поскребышев.
— А теперь
— Общий — борьбы с фашизмом, — сурово отрезал Поскребышев и заговорил в деловом тоне: — Иван, сейчас не время разбираться с фронтами. Враг у нас общий — фашизм. Тебе предстоит решать ответственную задачу товарища Берии…
— Да. Откуда вам известно? — поразился Иван и, вспомнив, кто находится перед ним, спохватился: — Ах, да!
— Именно, да! — с нажимом на последнем слове произнес Поскребышев и продолжил: — Я не преуменьшаю возможностей НКВД и не подвергаю сомнению преданность Берии товарищу Сталину и партии, но цена успеха слишком велика, чтобы доверять ее одному человеку и одному ведомству.
Плакидин поежился. Ему предлагалась политическая игра, в которой фигура комиссара даже такой всесильной организации, как НКВД, могла стать разменной монетой. Он решил не кривить душой и прямо заявил:
— Я понимаю всю важность и ответственность задания, но, извините, Алексей Иннокентьевич, некая двусмысленность моего положения вызывает недоумение и вынуждает меня отказаться от вашего предложения и…
— А тебе еще ничего не предлагалось, — оборвал его Поскребышев.
— Можно и так догадаться, — с вызовом ответил Плакидин.
Поскребышев нахмурился. Иван напрягся, ожидая вспышки гнева, но секретарь Сталина сумел выдержать ровный тон:
— Иван, это не роль двойного агента. Речь идет о другом. Партии, я еще раз повторяю, требуется абсолютно достоверная информация о развитии ситуации в Японии и США. Мы не хотим второй раз наступать на одни и те же грабли. В июне сорок первого уже раз поплатились. Гитлер застал нас врасплох!
— Врасплох? Как же так? — в Плакидине проснулась старая боль. — О том, что война с Германией неизбежна, стало очевидно после того, как Гитлер занял кресло канцлера! Я об этом предупреждал.
— Не все так просто, Иван. Да, мы получали материалы разведки. Да, мы знали и готовились к войне. Но когда и где это произойдет — в мае, июне, а может, весной сорок второго — на сей счет от Берии и Голикова поступали самые противоречивые данные. Мало того, что фашисты подбрасывали дезинформацию, так еще свои сбивали с толку! На этот раз подобной промашки допустить нельзя. Товарищу Сталину необходима честная, а не приглаженная в кабинетах Лубянки и Генерального штаба информация. Ты понял?
— Извини, Алексей Иннокентьевич, после того, что со мной было, уже не знаешь, кому и верить.
— Иван, твои человеческие чувства мне понятны.
— Дело
— Речь не о том, кто больше, а кто меньше знал. Не время искать виновного, свернем Гитлеру башку, вот тогда и разберемся.
— Я готов сделать все, что в моих силах, — отбросив последние сомнения, заверил Плакидин.
— Вот и хорошо, — оживился Поскребышев и возвратился к заданию: — Насколько мне известно, работу намериваешься вести через коминтерновские связи?
— Да, — поразился Иван его осведомленности. — Мой источник…
— Я знаю, — остановил Поскребышев и, представив молодого человека, пояснил:
— Детали операции обсудишь с Борисом Пономаревым. Коминтерн — по его части.
Тот выдвинулся из тени торшера, и в ярком свете будущий куратор показался Плакидину совсем юным. Удивление, отразившееся в его глазах, не осталось незамеченным, и Поскребышев ворчливо заметил:
— Ты, Иван, не смотри, что Борис молодой. Он молодой да ранний, настоящий профессионал.
— Сработаемся, Алексей Иннокентьевич, — дипломатично ответил Пономарев.
— В таком случае желаю успеха и надеюсь на тебя, Иван! — завершил встречу Поскребышев и направился к двери.
— Алексей, в 38-м это ты спас меня от расстрела? — спросил Плакидин.
Поскребышев обернулся и с мягкой улыбкой ответил:
— Не люблю ходить в должниках, в 19-м — ты, в 38-м — я. Так что мы квиты.
— Спасибо, — голос Плакидина дрогнул, и он попросил: — Алексей, у меня к тебе будет одна просьба: если что со мной случится, позаботься о жене и сыне.
— Брось, Иван. Ты обязан вернуться живым, от этого слишком многое зависит. И не только для них, — многозначительно заметил Поскребышев и скрылся в потайном ходе.
Оставшись одни, Пономарев и Плакидин продолжили обсуждение деталей операции. И когда все вопросы были исчерпаны, немногословный телохранитель отвез Ивана на дачу.
На следующее утро, как обычно, приехал Фитин и ни одним словом не обмолвился о вчерашней его поездке в Москву и беседе с Поскребышевым, а сразу перешел к делу.
Видимо, доводы Ивана, изложенные во время их предыдущего разговора о том, что представленные ему информационные материалы вряд ли могли произвести, при всем артистизме Сана, нужное впечатление на советника президента Рузвельта Гарри Гопкинса, возымели действие. Фитин привез с собой данные, добытые токийской и основными китайскими резидентурами.
После завтрака Плакидин поднялся в кабинет и принялся за изучение дел. Выцветшие чернила, пожелтевшие листы бумаги хранили на себе хорошо знакомые почерки Дзержинского, Артузова и Берзина. Сама история, героическая и трагическая, советской разведки смотрела на него с этих страниц. Он с жадным интересом вчитывался в докладные резидентов и сообщения агентов.