Призванный в Бездну
Шрифт:
За последним поворотом прятались Золотые развалины.
Они располагались в пещере, как и первые встреченные мной в Бездне. Но эта пещера была более вытянутой в длину и не такой уж широкой; она походила на мазок кисти. Её заполняли строения — странные, причудливые и невозможные. Помимо уже знакомых арок тут и там поднимались перекрученные здания. За сплетениями их фасадов нельзя было уследить. Они будто частично уходили в другое измерение.
Изломанные колонны стояли прямо. Золотом сверкала гладкая поверхность иглистых скульптур. Маленькие строения
Над Золотыми развалинами раскинулось вечернее небо. По нему плыли облака, подкрашенные закатным солнцем.
Меня бросило в жар. Я увидел гигантскую лестницу, вырубленную в дальней стене. Она доходила до самого верха — до второго слоя.
Больше медлить не стоило. В густой мгле по бокам я заметил скопления светлячков, таких же, как и те, что танцевали вокруг меня. Если моя догадка была верна, их привлекали безликие.
Но дорога к лестнице была свободна — широкая, на удивление прямая аллея. Я осторожно двинулся по ней, на всякий случай приготовив жезл. Он очнулся от дрёмы; в глазницах черепа загорелись пурпурные огни.
Туман скрадывал звуки. Я не слышал даже звука собственных шагов, только гулкое биение псевдосердца. Я избегал приближаться к аркам и статуям, которые встречались на улице, но иногда они выпрыгивали из своих карманных измерений, как чёртики из табакерки.
Когда я оборачивался, то всякий раз видел следующую по пятам стену из светлячков, которые носились в тумане.
Неожиданно передо мной открылась площадь. Я стоял на одном из концов огромного янтарного семиугольника. А в центре его, если можно говорить о каком-либо центре извращённой, геометрически невозможной фигуры, высился исполинский силуэт.
С первого взгляда мне стало понятно, что это — патриарх. Не первый среди равных, не вожак, заслуживший власть силой, а тот, кто послужил прародителем всех безликих, которые обступили площадь.
Черви, составлявшие его тело, беспрестанно двигались. Казалось, он находился в вечном движении, как живая картинка — каждый скетч чуть отличался от предыдущего. Патриарха покрывала слизь, в которой шевелились покрытые клыками щупальца. Они двигались с неестественной грацией и ловкостью, словно обладали собственной волей.
В отличие от других безликих, глаза патриарха не выпирали из головы. На их месте чернели глубокие провалы, которые словно впитывали свет. Невозможно было определить, куда он смотрит — и всё же его леденящий взор вонзился в меня, словно обнажив душу и заглянув внутрь.
Я прошлой жизни я многое отдал бы, чтобы нарисовать подобное существо.
Но теперь я мечтал лишь об одном — уничтожить эту тварь.
Безликий, заточённый в моём разуме, безмолвно взвыл, не то жалуясь на меня, не то поспешно заверяя в верности своего создателя и повелителя.
Подавляющее присутствие патриарха ощущалось издалека. Он сминал любое сопротивление. На плечи опустилась многотонная тяжесть. Я едва устоял на ногах, — но продолжил
Ладонь, державшая Лью’с, вспотела. Почему-то ни пот, ни слюна не превращались в червей, как кровь. Я сфокусировался на ощущении тяжести в руке, медленно, чертовски медленно поднял её — и обнаружил, что стою напротив патриарха.
Близко.
Гораздо ближе, чем хотел бы.
Когда я успел?
Он пошевелился, и на мой разум обрушился ментальный таран. Чудовищное в своей неистовости мысленное послание, суть которого сводилась к одному.
«ПОДЧИНИСЬ!»
Руки тряслись, как у пьяного. Я прицелился.
«ДИТЯ МОЕГО ДИТЯ — ПОДЧИНИСЬ!»
В груди бушевала ярость. Эта дрянь, эта мерзость приказывать мне! Смела считать, что я её игрушка!
«ЕДИНИЦА, УТРАТИВШАЯ ЯСНОСТЬ, ПОДЧИНИСЬ!»
Никогда и ни за что я не буду чьим-то слугой. Меня не сломать. Не раздавить. Нет ничего важнее моей свободы.
«ЧУЖАК, РАДИ ВЫСШЕГО БЛАГА, ПОДЧИНИСЬ!»
Мысленные преграды, которые я научился выставлять за годы медитаций, рушились одна за другой. Ноги уже онемели, и оцепенение поднималось выше, постепенно захватывая меня целиком.
— Есть лишь одно высшее благо, — выдавил я под напором патриарха. — И это свобода!
Столб пурпурной энергии вырвался из жезла и ударил в место, где секунду назад стоял патриарх. Он увернулся с издевательским проворством. Древняя колонна за ним приняла на себя удар и с грохотом обрушилась.
Нажим на моё сознание ослаб. Я вырвался из тисков ментального плена — и едва ушёл от ответной атаки. Она задела самым краем: хлыст-щупальце вспорол мне бок. Из него тут же начать хлестать кровь. Красные капли окропили янтарную плиту, и туман над ними сгустился в жадные водовороты.
Игры кончились. Я превратился в безликого и отпрыгнул от нового выпада.
Разозлённый моим отпором, патриарх не сдерживался. Он обрушил на меня стремительные удары, перетекая из одной формы в другую. Я не узнал и десятой доли существ, доступных ему. Куски янтарных плит разлетались во все стороны, не выдерживая чудовищных атак. Я не оставался в долгу: лучи энергии прожигали патриарха насквозь и летели дальше, вонзаясь в здания. Те оплавлялись, взрывались, или рушились. Несколько раз меня задело осколками, а однажды пролетевший кусок металла едва не оторвал руку с Лью’сом.
Я не давал патриарху сосредоточиться на телепатическом давлении. Если он хоть на секунду замедлит меня, я буду обречён. Он прихлопнет меня, как муху, или натравит своих рабов, и те разорвут моё тело на куски.
Потому я не снижал натиск. Выжимал из Лью’са всё и ещё чуть-чуть сверху.
Магия пробуждённого жезла во всей красе показала себя в Золотых развалинах. Здесь реальность была так тонка, что обычным безликим хватало одного попадания, чтобы сгореть дотла в чародейском огне.
Вокруг царила настоящая неразбериха. Горели трупы безликих, пылали древние сооружения. Пламя не делало различий между плотью, камнем, янтарём и металлом.