Проблема «бессознательного»

Бассин Филипп Вениаминович

Уже на начальных этапах этой эволюции зародился спор между сторонниками «негативного» и «позитивного» решения вопроса о «бессознательном», т.е. между теми, кто отрицал саму возможность существования неосозна­ваемых форм психики, и защитниками более сложной противоположной трактовки, по которой подобные формы не только существуют, но и оказывают глубокое влияние на динамику других психических явлений, клиническую синдроматику и поведение в целом. Спор этот длился дол­го, то заостряясь, то ослабевая, и на протяжении по край­ней мере нескольких десятилетий оставался довольно бес­плодным, главным образом из-за того, что ни одна из споривших сторон не сможет использовать для укрепле­ния своей позиции сколько-нибудь точные понятия. Раз­витие «позитивной» концепции показало, однако, насколь­ко глубока зависимость истолкований проблемы «бессозна­тельного» от методологических положений, на которые подобные истолкования неизбежно

опираются. Идеалистические трактовки вынудили в ряде случаев западноевро­пейских и американских исследователей при рассмотрении вопроса о «бессознательном» вернуться по существу к тем же спекулятивным концепциям, с которых началось в свое время развитие всей этой проблемы.

Сопоставление этого подхода, характерного преиму­щественно для зарубежной научной мысли, с принципи­альным отношением к проблематике «бессознательного» дореволюционной русской, а в дальнейшем и советской психологии и медицины подчеркнуло важность следующих положений. Традиционный для русской науки материа­листический подход к учению о мозге, предпочтение этой наукой объективных методов исследования функций цен­тральной нервной системы и характерная для нее привер­женность к рефлекторной концепции отнюдь не означали игнорирование или хотя бы недооценку значения пробле­мы «бессознательного». Мы приводили выше немало при­меров, иллюстрирующих, в какой форме осуществлялся анализ этой проблемы, основанный на экспериментальных методических приемах и рациональном истолковании. Од­новременно пришлось отметить, что это экспериментальное направление еще не смогло глубоко осветить все аспекты вопроса о природе и законах «бессознательного».

Хорошо известно, что «бессознательное» может изу­чаться как область мозговых процессов и психологических реакций, которыми организм отвечает на сигналы, без того чтобы все это реагирование или отдельные его фазы осоз­навались. «Бессознательное» можно исследовать и в дру­гом плане — с точки зрения отношений, которые склады­ваются при разных условиях между ним и деятельностью сознания. Наконец, как особая проблема выступает вопрос о механизмах и пределах влияний, оказываемых неосозна­ваемым регулированием на динамику отдельных психоло­гических и физиологических функций и поведение в целом. При освещении этих трех разных аспектов нами было об­ращено внимание на относительную экспериментальную разработанность с диалектико-материалистических пози­ций первого из них, на глубину теоретического анализа в советской литературе с тех же позиций второго аспекта и на значительно меньшую исследованпость третьего, в то время как зарубежная наука в лице главным образом пси­хоаналитической и психосоматической доктрин основное внимание уделила последнему направлению.

Такое положение вещей характерно для переживае­мого нами периода, и оно во многом определяло тематику дискуссий, которые по разным поводам возникали на про­тяжении последних десятилетий между сторонниками идеалистического и диалектико-материалистического под­ходов к проблеме «бессознательного». Оно подчеркивает особую важность на современном этапе не столько разъяс­нения слабых сторон и неправильностей идеалистической трактовки «бессознательного» (эта фаза споров благодаря целому ряду критических работ, выполненных как совет­скими, так и зарубежными исследователями за последнюю четверть века, в основном уже миновала), сколько обос­нования конструктивного диалектико-материалистического подхода к этой теме, показа того, как раскрывается идея «бессознательного» на основе современных представлений о функциональной организа­ции мозга, если удовлетворяются строгие требования к объективности используемых методик и критериев и к доказанности формулируемых выводов.

Мы видим, таким образом, насколько сложно на совре­менном этапе обсуждение проблемы «бессознательного». К этому можно уверенно добавить: обсуждение этой темы в той форме, в какой оно велось на протяжении последних десятилетий, т.е. в полном отрыве от общего учения о моз­ге, в настоящее время принципиально неадекватно. Про­блема «бессознательного» и сегодня остается, конечно, одной из фундаментальных проблем прежде всего психо­логии.

Однако в условиях столь характерного для современ­ности сближения психологии с рядом смежных дисциплин, в первую очередь с учением о высшей нервной деятель­ности, теорией биологического регулирования, психиатри­ей и неврологией, проблема «бессознательного» пере­стает быть предметом только психологии [98] .

98

Недавно состоявшийся XVIII Международный психологиче­ский конгресс (Москва, 1966 г.) явился яркой демонстрацией этого сдвига, не лишающего, конечно, психологию самостоятельности,

но придающего ей вместе с тем черты «междисциплинарности»— отражения связующей роли, которую она начинает все более ча­сто выполнять в отношении ряда областей знания, имеющих, ка­залось бы, мало общего между собой. В лекции, прочитанной для участников конгресса Piaget, эта тема усиления связующей роли психологии как своеобразно «центральной» науки прозвучала очень отчетливо.

Рассчитывать на какое-то дальнейшее продвижение в ее разработке можно только в том случае, если окрепнет стремление связать эту разработку с более широким кру­гом представлений, к которому тяготеют в настоящее вре­мя и многие другие психологические вопросы. Но это зна­чит, что при анализе проблемы «бессознательного» должен быть учтен глубокий пересмотр понимания закономерно­стей и механизмов мозговой деятельности, который харак­терен для современной нейрофизиологии и который в зна­чительной степени связан с проникновением в последнюю идей, зародившихся первоначально в области кибер­нетики.

Сказанного достаточно, чтобы объяснить, почему мы, анализируя проблему «бессознательного», уделили внима­ние рассмотрению некоторых общих положений современ­ной теории биологического регулирования, разработанных в Советском Союзе еще в 30-х годах Н. А. Бернштейном и глубоко и разносторонне развитых в дальнейшем, неза­висимо от работы Н. А. Бернштейна, Wiener, Shannon, von Neumann, А. Колмогоровым, П. К. Анохиным, Д. Н. Уз­надзе, И. М. Гельфандом и их многочисленными ученика­ми. Это рассмотрение позволило нам напомнить одну из наиболее характерных тенденций, выступивших за по­следние годы в учении о мозге, а именно тенденцию ней­рокибернетики объяснять детерминацию «разумного», це­лесообразно ориентированного поведения материальной системы (возникновение реакций адекватного выбора, элективного избегания и т. п.) на основе физических, био­физических и физиологических категорий, полностью при этом отвлекаясь от соображений о той специфической ра­боте мозга, которая лежит в основе регулирующей роли сознания.

Именно в стремлении реализовать эту тенденцию заключается скрытый пафос многих работ, затраги­вающих возможности образования понятий автоматами, теорию самоорганизующихся систем, проблему процессов, происходящих в логических «нейронных» сетях, вопросы «гистономических» поисков и другие темы сходного типа.

В современном учении о мозге сложилась поэтому свое­образная и для многих неожиданная ситуация. Если на протяжении предшествующих десятилетий немало чернил было пролито с целью разобраться, реальны ли как фактор поведения неосознаваемые формы психики, причем нахо­дились исследователи, отвечавшие на этот вопрос отри­цательно, то сейчас, как это ни парадоксально, аналогич­ный вопрос ставится уже в отношении сознания: является ли оно фактором, специфически участвующим в регули­ровании нервных процессов или же его правильнее рас­сматривать лишь как эпифеномен мозговой активности, который при обсуждении механизмов последней вообще принимать в расчет не следует.

Вряд ли нужно пояснять, насколько важна эта ситуа­ция для представлений о «бессознательном». С одной сто­роны, благодаря ей создается впечатление, что многое из выявленного в последние годы в отношении организации и механизмов мозговой активности относится гораздо ско­рее к теории неосознаваемых форм высшей нервной дея­тельности, чем к теории сознания. С другой же стороны, эта ситуация остро ставит методологический вопрос: сле­дует ли принять подсказываемое многими из современных яейрокибернетиков эпифеноменалистическое решение про­блемы сознания или же, с благодарностью принимая вклад нейрокибернетики в учение о мозге, необходимо тем не менее указать на известную упрощенность подхода, допу­скаемую некоторыми из представителей этого направле­ния при рассмотрении коренных вопросов теории органи­зации мозговой деятельности.

Значение этой альтернативы для теории «бессозна­тельного» очевидно. Если склониться к первому из упомя­нутых выше вариантов решения, то вся проблема взаимо­связи активности «бессознательного» и сознания, весь во­прос о взаимоотношениях, существующих между осозна­ваемыми и неосознаваемыми формами психики и высшей нервной деятельности, утратил бы актуальность. Если же предпочесть второй вариант, то возникает нелегкая зада­ча показать, во-первых, в чем именно заключается специ­фическая функция сознания как фактора, влияющего на динамику психических феноменов и физиологических про­цессов, и, во-вторых, каким образом эта функция «вписы­вается» в общую картину организации мозговой деятель­ности, создаваемую современной нейрокибернетикой. Со­вершенно очевидно, что, не уточнив этих представлений о функциях сознания, мы лишены возможности понять сколько-нибудь глубоко и соответствующие функции «бес­сознательного».