Процветай

Ритчи Криста

— Что они, блять, с тобой сделали?! — кричу я. Я вижу Райка Мэдоуза с Сарой Хэйл. И я вижу любящую маму. Я вижу любовь, которой у меня, блять, никогда не было. Я не понимаю, что такого ужасного произошло, что он так всех ненавидит. Он просто никогда не расскажет мне. — Я жил с нашим отцом. Ты сидел в своем жемчужно-белом особняке с мамой, которая тебя любила!

Райк качает головой. Снова и снова. Его губы снова плотно сжались. Почему это так трудно для него? Он доводит меня до предела каждый чертов день. Может,

наконец-то пришло время, чтобы кто-нибудь подтолкнул его?

— Расскажи мне! — кричу я, делая шаг ближе. Он дышит так, будто ему больно вдыхать, и это чувство мне знакомо. — Расскажи мне, как у тебя всё было херово, Райк. Что он тебе сделал? Он бил тебя по затылку, когда ты получал тройку на контрольной по математике? Кричал тебе в лицо, когда тебя оставляли на скамейке запасных во время игры в младшей лиге? — горячие слезы льются ручьем. Я так близко к нему, прищуренными глазами наблюдаю, как между нами рушится кирпичная стена. — Что он, блять, сделал?

Он снова качает головой.

Черт возьми, Райк. Я еще раз бью его руками по груди, и он наконец отталкивает меня. Я пошатываюсь, но сохраняю равновесие, все еще стоя на ногах.

— Я не буду с тобой драться! — кричит он.

Я скрежещу зубами и снова бросаюсь на него, надеясь сбить его с ног, но его сила превосходит мою.

Его предплечье врезается в меня, и я в одно мгновение оказываюсь на земле. Его руки сжимают мои запястья, его колено давит на мои ребра, на те самые, которые я сломал. Я стараюсь подавить боль, скрывая все свои эмоции.

— Я не хочу с тобой драться, Ло, — задыхается он, его искаженное страданием лицо оказывается рядом с моим.

Я чувствую, как горячие, яростные слезы катятся по моим щекам.

— Ты тратишь столько своего гребаного времени, пытаясь спасти меня, — вздыхаю я, — и даже не понимаешь, что убиваешь меня.

Его жесткое, мужественное лицо искажается от боли.

— Новости не только в Филадельфии, знаешь ли. Они везде, куда бы мы, блять, ни поехали. Вплоть до заправки в Юте, — я издаю слабый смешок. — Они думают, что он домогался меня. Вся, блять, страна, — тяжесть этих слов обрушивается на меня сильнее, чем смог бы любой кулак. — Люди думают, что мой собственный отец приставал ко мне, а ты ничего с этим не делаешь, — я смотрю прямо на него, вопрос вертится на кончике моего языка, который я давно хотел задать. Я никогда не давил на него из-за обвинений. Может, мне следовало сделать это раньше. Как он всегда делал со мной. — Почему ты веришь им, а не мне?

— Я верю тебе, — шепчет он. Может, мне не стоит ему доверять, особенно после всей этой лжи. Возможно, он успокаивает меня, боясь, что я слишком близок к опасной черте. Но у него затравленный взгляд, который возвращает его в прошлое. Дело не во мне. Дело в демонах, которых он похоронил. Так было всегда. Наконец-то, я думаю, он это осознал.

— Что он, блять, такого сделал, что ты его так ненавидишь? — спрашиваю я, имея в виду нашего отца. Я ожидаю, что он в очередной раз отмахнется, поэтому удивляюсь, когда он наконец говорит.

— Он выбрал тебя, — говорит он пустым, мрачным голосом. —

Он выбрал своего незаконнорожденного ребенка вместо меня и моей мамы, а я, блять, лгал ради него всю свою жизнь. Я скрывал свою личность ради него. При людях у меня не было мамы, потому что я был Мэдоуз, а она — Сара Хэйл. У меня не было, блять, отца, — его глаза сверлят меня, наполненные болью, с которой он отказывается вступать в контакт. С ненавистью ко всем. — Я спас его репутацию, а он закопал меня на два метра в землю, каждый день, когда он выбирал тебя, а не меня, каждый день, когда он выставлял тебя напоказ и отпихивал меня в сторону. Я не мог дышать, я был так зол.

В его словах я нахожу настоящую дыру, которая цепляется за меня, как паразит.

— Я думал, ты узнал обо мне, когда тебе было пятнадцать, — сколько у него было возможностей познакомиться со мной?

— Я рассказывал тебе, что встречался с ним в загородном клубе каждую неделю. Я знал его имя. Я знал, что он был моим отцом. Он был, блять, светской персоной, так что я был достаточно умен, чтобы понять, что его сын — мой брат. Они просто не говорили мне об этом, пока мне не исполнилось пятнадцать, — его руки трясутся, но не от страха, а от ярости. Он сползает с меня, но остается стоять на коленях, обессиленный. Его лицо покраснело в том месте, куда пришелся мой кулак.

Я лежу на спине и смотрю на голубое небо. И мне интересно. Интересно, каково это было — быть им. Одиноким, без настоящего папы или мамы. В дружеских отношениях, которые ничего не значат, когда ты не можешь объяснить, кто ты такой.

— Я держу обиду, — признается он. — Но, думаю, ты тоже, Ло.

Моя челюсть сжимается. Я создаю ему проблемы. Потому что я завидовал его силе, тому, как люди уважают и доверяют ему. А не потому, что он поздно появился в моей жизни. То, что он вообще появился, — это больше, чем то, что сделал бы я. Как я могу продолжать держать на него зло? Если он сожалеет об этом, значит, он проецирует это на меня. И корит себя за это.

Наш отец всегда был в центре нашего горя, и я понимаю, как тяжело помогать человеку, который нагадил тебе, отбросил тебя и выбрал другого ребенка. Теперь я это понимаю. Но я тоже часть этой неразберихи.

Солнце заволакивает туча, и я говорю: — Мне просто бы хотелось, чтобы ты любил меня больше, чем ненавидишь его, — я поворачиваю голову в сторону, встречаясь взглядом с ожесточенными чертами лица моего брата, которые редко меняются. Мои глаза снова наполняются слезами. — Это вообще возможно, блять?

Он делает глубокий вдох.

— Я люблю тебя, ты знаешь это, — он успокаивающе прикасается к моей ноге.

Мое тело напрягается.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Да или нет. Ты заступишься за меня?

— Я не знаю, Ло, — говорит он. — Я хочу. Я этого пиздец как сильно хочу, но это не так просто, как желать такого мира между нами. Я ненавижу его за то, что он сделал со мной, за то, что он делает с тобой.

Я сажусь и вытираю лицо нижней частью футболки.