ПРОДЮСЕР-САН, том 1: я оказался в корпорации, где меня ненавидят
Шрифт:
— На заметку. Это я напортачил, мне и разгребать. Дзюнко, ты отлично поёшь, а эта песня будто написана для тебя. Аянэ, если ты сейчас разревёшься — я тоже разревусь.
— Но ведь это из-за… из-за… — дрожащим голосом протянула айдору. — Я должна была подумать…
— О чём? О том, что не стоит рассказывать про то, как мы только что публично порепетировали? Перестань. Я ещё с ней разберусь.
Я чувствовал себя паршиво оттого, что не просчитал ситуацию и подставил себя на ровном месте, но хуже всего было то, что гнев Томоко вылился на двух совершенно непричастных девочек. Я обсудил с ними ситуацию и пообещал, что никто не станет их осуждать, если они расскажут
— Я так больше не могу. Она невыносима. Секунду назад она вела себя, как дружелюбный котёнок, а потом она сразу начинает шипеть и ревёт белугой. Но хуже всего, что она не желает понимать, что придуманный ею стиль для неё не создан. Я устал придумывать, что расстроит её в следующий раз.
— Действительно, — ухмыльнулась Намия, закуривая пятую по счёту сигарету. — Девушка принесла тебе в ладонях свою мечту, ты её раскритиковал, а затем отдал другой девушке. Что может пойти не так, правда, Рюичи?
— Но ей не подходит образ Принцессы Июнь! — выпалил я. — Она выставит себя посмешищем.
Я принялся описывать Намии все те ужасы, которые ожидают Shining star, если «Календарный совет» выйдет на сцену в его текущем виде. Более того, я поделился своими опасениями, что если мне удастся уговорить Дзюнко петь в группе и исполнять какую-нибудь другую роль — например, девушку Апрель или сестру Ноябрь, она похоронит свою карьеру, потому что все будут говорить о ней, как о «той айдору, которая пела в той ужасной группе с невыносимой старухой». Закончил я клятвенным обещанием, что сделаю из группы настоящую конфетку, если мне только позволят поменять роли (в чём я, не сомневался, непременно преуспею), и попросил Намию надавить на Томоко, чтобы вынудить её к сотрудничеству.
Намия медленно затянулась и выпустила дым в потолок:
— Нет, Рюичи, ты всё-таки глупец. Ты так ничего и не понял.
Я не ответил, и начальница принялась забивать гвозди в крышку моего гроба.
— Хорошо, пусть. Справиться не можешь с одной девкой и бежишь ко мне с жалобами, как школьник, которого старшеклассница толкнула в коридоре. Не можешь найти подход. Ну ладно.
Она выкинула окурок в пепельницу и чуть наклонилась вперёд.
— Знаешь, в чём секрет работы продюсера? — спросила она заговорщицким тоном.
Я вспомнил речь Токиминэ и озвучил его главную идею: не давать айдору ни минуты свободного времени (впрочем, после двух недель работы я уже не столь сильно был уверен, что он сам придерживается этого принципа). Намия-сан покачала головой и пояснила, что я упустил самое главное в той тираде.
— Девушки приходят в айдору, чтобы реализовать свои мечты, — сказала начальница, выуживая очередную сигарету. — Они мечтают быть на сцене. И Томоко тоже мечтает. Да, она хочет петь в образе, который для неё не очень-то подходит, и она, наверное, в нём опозорится. Ну и пусть, не находишь?
— То есть как это «ну и пусть»? — взвился я.
— Рюичи, Рюичи, глупый молодой человек. Она хочет. Разве я говорила тебе, когда нанимала на работу, что ты должен свои желания исполнять? Нет, ты должен исполнять желания айдору. И мои желания — насчёт просмотров, выступлений и хорошей прессы, к чему, кажется, ты в своей маленькой войнушке ещё даже и не думал приступать. Томоко хочет опозориться на сцене в неподходящем для неё образе? Пусть опозорится.
Я попытался было возразить, но Намия-сан не унималась и принялась добивать меня фактами и логикой. Она спросила, не кажется ли мне, что сам концепт айдору — «несовершеннолетние и взрослые женщины поют на сцене всякие глупости» — является чем-то ужасающе позорным, о чём не принято говорить в приличном обществе? Взрослые люди сходят с ума из-за разукрашенных девиц, которые подписывают им открытки с запахом духов (который, сообщила Намия, имеет официальную рекламную интеграцию на той же открытке). Вся эта индустрия, по словам моей начальницы, полностью построена на глупостях и стыде, о котором не принято распространяться. Так пусть же Томоко тогда танцует в образе на сцене, ибо люди воспримут Принцессу Июнь как деконструкцию — «глупость победив глупостью».
— А это, в свою очередь, принесёт нам пару миллионов просмотров на первом же клипе, и совершенно неважно, какие там будут комментарии под видео, — закончила Намия с выражением лица, скорее присущем якудзе, и потушила окурок об пепельницу, хотя я на мгновение готов был поклясться, что она вот-вот воткнёт мне его в глаз. — Кончай дурить, Рюичи. Я ведь могу тебя уволить и без испытательного срока.
Аргументов у меня не было. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул и начал интернализировать мысль о том, что в ближайшие месяцы меня ждёт один лишь позор, правда, высокооплачиваемый. Из забытья меня вывела мелодия телефона: это оказался Гурудзи. Я сбросил звонок, но он тут же прислал мне сообщение:
«Эй, а что твоя принцесса делает в Сакура-груп?»
Я тут же перезвонил пронившему монаху, который сходу принялся рассказывать мне о том, как его едва не спустили с лестницы, приняв за пробравшегося в офис фаната. Мне пришлось прикрикнуть на него, и он поведал, что пару минут назад видел, как Томоко идёт по коридорам вместе с Джеймсом Борудзин и ещё несколькими костюмами, имена которых мне ничего не говорили.
— Ну, ты же понимаешь, что с тобой будет, если ты её не вернёшь? — спросила Намия.
Я не понимал, но думать об этом мне не хотелось. Непрошенные картины отставки с позором (и кой-чего похуже) пронеслись у меня в голове, и я выскочил из офиса, на ходу вспоминая, в какой стороне находится здание Сакура-груп.
— Да расслабься ты, они ушли уже давно, — сообщил мне Гурудзи, едва я вновь набрал его номер. — Завтра будем воевать.
Глава 13. В поисках святой Химефу
Я не спал почти до утра, прикидывая, что со мной будет, если меня уволят из Shining star. За две недели я почти сроднился с грязноватым офисом, обставленным дешёвой мебелью, а зал для репетиций стал для меня большим домом, чем, собственно, дом. Которого у меня, впрочем, так до сих пор не появилось: не считать же домом съемную и едва обжитую квартиру. Ничто так не страшило меня, как мысль вернуться домой и просить деньги у отца… который, впрочем, всё равно их не даст. Такое оно, блюдо бедности. Подавать под соусом из оскорблений. Ночью мне приснилось, что меня продают на приснопамятном аукционе айдору: лот «неудавшийся продюсер», затем меня выкупила Сакура-сан и отправила работать уборщиком в ресторане, где Джеймс Борудзин и его друзья в чёрных костюмах грызли кости от стейков и мерялись, кто заработал на своих группах больше денег за месяц. Узнать, где находится Джеймс в их импровизированном рейтинге, мне не удалось: я проснулся ровно в тот момент, когда он объявлял цифру после «миллиарда». Я совершенно приуныл.