ПРОДЮСЕР-САН, том 1: я оказался в корпорации, где меня ненавидят
Шрифт:
Обругав прогнившего монаха последними словами, я рассказал ему про композитора. Гурудзи выслушал меня, покивал головой и в конце подытожил:
— Если это — твоя проблема, то у тебя проблем нет. Ты попал к человеку, который лучше всех в этом городе знает, как общаться со стариками!
— Я думал, ты больше по девчонкам, — сострил я.
— И это тоже, но я вообще-то серьёзно.
Он заговорщически придвинулся ко мне и прошептал:
— Любой дед в этом городе падок на религиозные штучки. Знаешь, сколько я их в храме повидал? Давай двигай, я хочу выпить.
Бар, куда
— Тяжёлый день, — сообщил я бармену. — Нервная работа.
Наутро я проснулся с мыслью, что меня несомненно сегодня арестуют, потому что… Что случилось вчера, я не сразу вспомнил, зато во рту был совершенно омерзительный привкус, раскалывалась голова, а тишину разрывал какой-то совсем отвратительный стук. Я вспомнил, как прогнивший монах перешёл на виски, украл у меня пропуск в Shihing star и начал размахивать им перед какими-то вульгарными девицами в миниюбках. Я тут же бросился искать документ: удостоверения не было ни в костюме, ни возле кровати.
— Да открывай же ты! — донёсся сдавленный голос через стук в дверь.
Я бросился к двери, рассчитывая спустить гостя с лестницы. Прокрутив защёлку я вспомнил, что мучительно вчера боялся мести со стороны Томоко и бандитов её отца и попытался снова захлопнуть дверь, но мне не дали: Гурудзи вцепился в неё с нечеловеческой силой вцепился в неё и пролез внутрь.
Прогнивший монах выглядел ещё более жалко чем обычно. Был он донельзя бледен, смотрел куда-то вдаль и явно не мог сфокусировать взгляд. Его же оранжевый наряд теперь покрывали жирные маслянистые пятна, которые превращали его в похмельного леопарда.
— Где мой пропуск, сволочь? — заорал я.
— У меня, потом расскажу. Собирайся!
Он схватил меня за плечи и начал трясти. Мне потребовалось несколько минут чтобы понять, что он вообще хочет от меня в субботу утром. Гурудзи ошарашил меня: оказывается, он выяснил адрес композитора, которого он упорно называл «Кавасаки-сан», а сейчас внизу нас ждёт машина. Переодеться в костюм он мне не дал — мол, в машине уже есть наряд, схватил меня за пижаму и вытащил на улицу.
Машиной оказался старенький вэн с облупившейся краской. Саму машину я помнил: при храме Икэясу на ней обычно возили всякий строительный мусор. Но вот то, что Гурудзи умел водить, меня окончательно удивило: обычно за рулём сидел его старик. Он заставил меня сесть сзади, где я обнаружил оранжевую монашескую робу — такую же, как и у прогнившего
— Ты же не думаешь, что я это надену? — тыкнул я в монашеский костюм.
— Именно это я и думаю. Сегодня ты — аколит храма Икэясу. Переодевайся и постарайся войти в роль, пока мы едем, — приказал прогнивший монах.
Я потянулся к робе, но чуть не улетел вперёд, когда вэн сдвинулся с места. Монашеский наряд выглядел простым, но надеть его с непривычки оказалось сложнее, чем костюм-тройку и вслепую завязать на шее галстук. Белую сорочку я кое-как натянул, но складках тонкой ткани монашеской мантии мои ноги чувствовали себя как в лабиринте, пояс упорно не хотел держаться, а уж в накидке я запутался совсем.
— Ты хоть понимаешь, сколько законов мы нарушили — то есть, ты нарушил за последние сутки? — спросил я монаха, когда вэн остановился на светофоре.
— Ни одного, ибо светские законы для лиц духовного сана есть не более чем обременяющие обстоятельства, — процитировал Гурудзи какое-то древнее учение. — Ну а тебя твоя покровительница отмажет, если что. Или депрессивная принцесса. Я, кстати, рассказывал, что она вначале полы мыть не хотела, а потом развеселилась? Ей даже понравилось.
Я мысленно взмолился Аматэрасу, чтобы монах оказался прав.
— Кстати, мы тут уже были вчера, — сообщил Гурудзи, когда вэн наконец остановился. — Помнишь?
— Ничерта я не помню, — прохрипел я. — Не подскажешь, почему?
— Потому что я налил тебе пива, и ты отключился, — без малейших колебаний сообщил прогнивший монах. — Поздравляю, теперь ты алкоголик. Да не переживай так, в половине стран мира в восемнадцать лет уже не то что пьют, а бросают. А у нас в Японии законы от жизни отстали. Это всё влияние проклятых гайдзинов из Голливуда, если хочешь знать моё мнение.
Место для жизни Касиваги-сан выбрал весьма неплохое: трёхэтажный особняк футуристичного стиля где-то в окрестностях Мэгуро. Первый этаж дома скрывался за белой оградкой, но вот то, что я на ней увидел, мне не понравилось.
— Это что такое? — я ухватил прогнившего монаха за плечо и начал трясти.
— Это мы вчера нарисовали. Хорошая идея, правда? Я придумал, — гордо ответил Гурудзи.
Я оглядел забор. На нём белел огромный иероглиф «СМЕРТЬ» — немного кривоватый, намалёванный из баллончика, но совершенно точно внушавший уважение.
— Профессиональный метод разговора с упрямыми стариками, — сообщил Гурудзи. — Семейная традиция. Да не переживай ты, я уже так делал.
Мне отчаянно захотелось его придушить.
Гурудзи, абсолютно ничего не стесняясь, гордо прошествовал к калитке и зажал кнопку звонка. Раздалась протяжная трель. Я поморщился: алкоголь, который я даже не пил, давал о себе знать глухим гулом в голове.
Где-то вдалеке пели утренние пташки и шумела вода: кто-то поливал газон из шланга. Я вгляделся в пыльное отражение в металлической двери: оранжевый наряд выглядел совершенно нелепо, но одного было не отнять — на монаха я походил.